Эта торжественная отповедь до слез рассмешила Меани, а Омаата презрительно усмехнулась. Итиа потупила голову и, согнув локоть правой руки, прикрыла лицо, словно ребенок, который вот-вот заплачет. Ее одернули при людях, и ей стало стыдно за свои манеры.
Все молчали, жара все не спадала, и Парсел, лежа на траве и держа в своих руках руку Ивоа, чувствовал, что его клонит ко сну.
— Вот я все думаю, — вполголоса произнес он, — что сделалось с теми людьми, которые жили на этом острове?
— Возможно, на них напал мор и все они умерли, — сказала Омаата, тоже понижая голос.
— А возможно, — в тон ей отозвался Меани, — между двумя племенами началась война и люди перебили друг друга.
— Даже женщин? — спросил Парсел.
— Когда жрецы племени объявляют, что пора «потрошить курицу»[8], женщин тоже убивают. И детей.
Парсел приподнялся на локте.
— Но ведь не все же умирают. Кто-нибудь да остается победителем.
— Нет, — возразил Меани, грустно покачав головой. — Не всегда. На острове Мана все истребили друг друга, все! Все! Перебили всех мужчин и женщин. Уцелел лишь один человек. Но он не пожелал жить на острове с мертвецами. Он сел в пирогу, ему удалось добраться до Таити, и он рассказал обо всем, что произошло у них на Мана. А потом, через две недели он тоже умер. Может быть, от горя. Мана — это такой маленький островок, не больше нашего, и теперь там никто не живет. Никто не желает туда ехать.
— А я думаю, — сказала Ивоа, вскидывая головку, — люди уехали на своих пирогах потому, что они боялись.
— Кого боялись? — спросил Парсел.
— Боялись тупапау![9]
Парсел улыбнулся.
— Зря ты улыбаешься, Адамо, — сказала Омаата. — Бывают тупапау до того злые, что они все время мучат людей.
— А что они делают?
— Вот, например, ты разожжешь огонь и поставишь греть воду. Стоит тебе отвернуться, тупапау выплеснут воду и затушат огонь.
Между Меани и Парселом оставалось свободное местечко, и Итиа быстро прошмыгнула туда. Затем легла на бок, сжалась комочком и, повернув к Парселу свое посеревшее от волнения личико, попросила:
— Дай мне руку.
— Зачем? — удивился Парсел.
— Я боюсь.
Парсел бросил нерешительный взгляд в сторону Ивоа, но Ивоа поспешно сказала:
— Видишь, ребенок боится, дай ей руку.
Парсел повиновался. Итиа сунула свою руку в теплые пальцы Парсела и, вздохнув, прижала их к щеке.
— Адамо, — заговорила Омаата, — а на твоем острове есть тупапау?
— Люди говорят, что есть.
— А что они делают?
— Расхаживают по ночам и гремят цепями.
— На Таити нет цепей, — улыбнулся Меани, — но наши тупапау тоже любят шуметь.
— Чем же они шумят?
— Всем чем угодно. — И он добавил — шутливо или всерьез, Парсел так и не понял: — Знай, что все шумы, которые ты слышишь, но не можешь объяснить, откуда они идут, производят тупапау.
— И днем тоже?
— И днем тоже.
— Тише! — вдруг крикнул Парсел.
Все застыли на месте, даже дохнуть боялись. Радужные безмолвные птички по-прежнему порхали вокруг, и не слышно было иных звуков, кроме мягкого трепетания их крылышек.
— Вот видишь, Меани, — сказал Парсел, — и тупапау тоже ушли. Они полетели за пирогами, когда люди с острова отплыли в открытое море.
— Может быть, — ответил Меани, — а может быть, они молчат потому, что боятся.
— Как? — удивился Парсел. — Тупапау тоже боятся? А кого?
— Да людей же, — пояснил Меани, и глаза его хитро блеснули.
— Что ж, — сказал Парсел, — утешительно знать, что духи тоже кого-нибудь боятся.
В глазах Меани по-прежнему светилось лукавое веселье. «Он не верит вовсе эти россказни», — подумал Парсел.
— Тупапау молчат потому, что боятся Жоно, — проговорила Итиа, садясь на траву, но руку Парсела не выпустила. — На Жоно страшно смотреть. Уж я знаю, что здешние тупапау никогда не видели таких людей, как Жоно.
— О юная дева, швыряющая камешки, как же тупапау могли видеть Жоно, если у них нет глаз? — засмеялся Меани.
— А кто тебе сказал, что у них нет глаз? — спросила Итиа.
— Если бы у них были глаза, ты бы их увидела. Вот, скажем, прогуливаешься ты по лесу, и вдруг из-за листьев на тебя смотрят два огромных глаза…
— Сохрани меня, Эатуа! — крикнула Итиа, прижимая руку Парсела к своей щеке. — Никогда больше я не осмелюсь одна ходить по лесу.
— Хочешь, я буду ходить с тобой?
Ивоа рассмеялась.
— Перестань дразнить ее, брат, — сказала она.
— А я, — гордо произнесла Омаата, — я тоже считаю, что тупапау боятся Жоно. На Жоно действительно страшно смотреть. Он огромный, как акула, и все тело у него в рыжей шерсти.