— Такая женщина, как она, вполне на это способна. Когда в действительности была написана эта «предсмертная записка», мы не знаем. Мне кажется, она просто использовала рисунок с подписью, который был сделан несколько дней назад. Позвольте мне заняться расследованием этого дела. Я её выведу на чистую воду. Стыдно будет перед памятью бедного ребёнка, если мы этого не сделаем.
Комиссар медлил с ответом, погрузившись в раздумье. Наконец он обратился к Тасаке — уже другим тоном:
— Хочу у тебя кое-что спросить. Почему всё-таки ты настаиваешь на том, что это убийство? Ведь с точки зрения здравого смысла следует принять версию Оно — смерть в результате несчастного случая.
— Нет, это убийство. Ничего иного я не могу допустить.
— Нет ли в этой твоей уверенности какой-то предвзятости, предубеждения, что ли?
— Предубеждения?
И комиссар, и Оно заметили, что Тасака слегка побледнел.
— Вот-вот, — кивнул комиссар. — Может, у тебя какое-то предубеждение против актрисы Кёко Игараси — вот ты и решил, что она убийца? Такое, конечно, вряд ли возможно, но я должен на всякий случай уточнить.
— Разумеется, у меня никакого предубеждения нет, — ответил Тасака. Он был всё ещё бледен.
— Ну что ж, тогда так тому и быть, — улыбнулся комиссар. — Поручим тебе расследование.
— Я непременно добуду улики — вот увидите: она убийца! — сказал Тасака. На лице его читалось напряжение и чувство ответственности.
Когда Оно уже собирался вместе с Тасакой выйти из кабинета, комиссар остановил его, будто что-то внезапно вспомнив:
— А ты задержись на минутку.
После того, как дверь за Тасакой закрылась, комиссар ещё некоторое время хранил молчание, подперев ладонью подбородок и, видимо, раздумывая о чём-то.
— Ну, что ты об этом думаешь? — наконец подняв голову, спросил он с лёгким оттенком замешательства.
— Об этом деле? Так ведь я своё мнение…
— Да нет, я насчёт Тасаки. Говорит, никакого предубеждения у него нет, а ты-то как думаешь?
— Откровенно?
— Конечно.
— Я не знаю, есть ли у него какое-то предубеждение или нет. Но одно можно сказать точно: Тасака сегодня какой-то сам не свой. Если бы он был сегодня как обычно, то, наверное, поостерёгся бы делать такие скоропалительные выводы. Убийство…
— Почему же он именно в этом деле занял такую странную позицию?
— Не знаю.
— А хотелось бы выяснить, — сказал комиссар, снова скрипнув креслом.
Оно показалось, что этот неприятный для слуха звук служит сигналом охватившей комиссара тревоги.
— Так что я тебя попрошу разузнать, — резюмировал комиссар, — Если инспектор Тасака берётся за это дело исходя из каких-то предвзятых установок, придётся его отстранить. Это будет необходимо как для полиции, так и для самого Тасаки.
— Понятно.
— Я особо нажимать не хочу и вести наблюдение за Тасакой тебе не приказываю. Но ты всё же посматривай со стороны, помогай ему. Ведь если он маху даст, потом с прессой хлопот не оберёшься.
В конце своего назидания комиссар снова улыбнулся и откинулся в кресле с протяжным скрипом.
— До чего же противно визжит! — заметил он.
4
На следующее утро в газетах появились сообщения, примерно соответствовавшие тому, что и предвидел Тасака. Заголовки были похожи друг на друга, и все репортёры в основном сходились в своих оценках. Например, в газете А. заголовок гласил:
«Шестилетний ребёнок покончил с собой? Единственный сын актрисы Кёко Игараси».
Вопросительный знак в данном случае должен был подчёркивать вопрос: но как же это возможно, что шестилетний малыш совершил самоубийство?! По поводу актрисы Кёко Игараси говорилось, что это дело впору поместить в разряд сплетен и слухов из жизни артистической богемы.
Тасака с утра пораньше прочёл все газетные отклики. Естественно, ни в одной газете не было и намёка на то, что это может быть убийство. Почти все газеты также поместили горестную, взывающую к сочувствию фотографию Кёко. Общий тон газет был вполне мелодраматический. Что тоже вполне соответствовало прогнозам Тасаки. Массмедиа превозносили её как трагическую героиню.
Инспектор отложил газеты и посмотрел в окно. Валивший день и ночь снег наконец прекратился. Сквозь стекло в комнату проникали лучи ласкового утреннего солнца.
Тасака уже встал, собираясь идти к Игараси, когда Оно бросил ему вслед:
— Только глупостей там не натвори.
Ясно было, почему он так сказал. Боялся, как бы Тасака в ходе следствия не перегнул палку.
— Хорошо, — односложно ответил Тасака и вышел из комнаты.
Было уже около десяти. Он подумал, что, вероятно, у Кёко Игараси уже полно репортёров всех мастей, но, вопреки ожиданиям, скопления машин возле дома не оказалось.
Когда Тасака позвонил в дверь, ему открыла та самая служанка, что встречала их накануне. Она сказала, что госпожи дома нет.
— За госпожой приехала машина, и она отправилась в телестудию Н.
Теперь становилось понятно отсутствие журналистских машин возле дома, но его возмутило поведение Кёко, которая как ни в чём не бывало на следующий день после смерти единственного сына отправилась по делам на телестудию. Вместе с чувством возмущения укрепилась и уверенность в том, что слёзы, которые проливала вчера Кёко, были всего лишь показухой.
— Ещё один хороший сюжет для репортажа, — отметил про себя Тасаки.
— А она действительно говорила мальчику не есть отравленные клёцки? — спросил он у служанки.
— А почему вы спрашиваете? — процедила она в свою очередь сквозь зубы с недоверчивым видом.
Как видно, Игараси запретила ей распространяться об обстоятельствах дела.
— Просто интересуюсь. Что тут такого?
— Госпожа своего сыночка очень любила.
— Ну, это не ответ. Я же спрашиваю про те отравленные клёцки.
— Не может быть, чтобы госпожа допустила такую невнимательность.
— Но вы сами не видели и не слышали, что она предупреждала мальчика, так?
— Да, но…
— Это я и хотел узнать, — отрезал Тасака.
Служанка только пошевелила губами, склонив голову, будто хотела что-то сказать.
Когда Тасаки добрался до телестудии Н. в четвёртом квартале района Кодзимати, ему сказали, что Кёко Игараси на переговорах по поводу съёмки телесериала, которая должна начаться в середине следующего месяца. Он решил дожидаться у дверей студии номер два, на двери которой горела табличка «Идёт съёмка». Неподалёку расположились репортёры, тоже поджидавшие Кёко. Тасака, сам того не желая, получил приятную возможность послушать их нескромные замечания.
— А ведь она на смерти мальчика здорово выиграла!
— Да уж, по крайней мере, благодаря этой смерти ей дали главную роль в сериале.
— Вроде бы, главную роль собирались дать Фудзико Аракаве?
— Ну да. Но Фудзико Аракава, может, актриса и хорошая, а популярности ей явно не хватает. Телевизионное начальство из-за этого переживало.
— Да всё из-за вчерашнего происшествия. Конечно, вдова, потерявшая единственного сына, — прямо готовая героиня для этого сериала. О ней сейчас все центральные газеты пишут — реклама хоть куда!
— Говорят, режиссёр ей сам вчера звонил?
— А я слышал, что в эту метель сам примчался на машине её утешать — предложить главную роль.
— Так она уже согласилась играть?
— Уж будь уверен, согласится. Сериал будет идти по воскресеньям в прайм-тайм. Да она по рейтингу популярности среди зрителей вырвется в число первых!
— Да, но как ей самой от этого не противно? Пришла договариваться о работе на следующий день после смерти единственного сына!
— Ты рассуждаешь с точки зрения обывателя. А у звёзд сознание немного по-другому устроено. Это такой народ, что хоть отца у них пришибут насмерть, а они будут свою роль играть. К тому же у неё, кажется, с деньгами были трудности.
— Что, нуждается, бедняжка?
— Очень даже, говорят, нуждается. На одних скандальных приключениях много не наваришь.
Пока вся репортёрская братия беззаботно хохотала над этой шуткой, табличка «Идёт съёмка» погасла.
Все вскочили и, открыв тяжёлые двери, ринулись в студию.
Тасака не стал их догонять и ещё некоторое время оставался на своём месте, осмысливая услышанное. Он знал, что папарацци любят присочинить, но вовсе не собирался отметать все перечисленные факты как полностью беспочвенную болтовню. И к тому же они охочи до чужих секретов. Вполне возможно, что слухи о том, что Кёко Игараси нуждается в деньгах, чистая правда. А если так, то, похоже, данное обстоятельство имеет прямое отношение к расследованию дела.
На этом месте Тасака прервал свои рассуждения и прошёл в студию. Там молодые популярные актёры, обряженные в сценические костюмы, устроили пресс-конференцию и теперь отвечали на вопросы журналистов. Кёко Игараси в элегантном кимоно сидела в самом центре, купаясь в отблесках бесчисленных фотовспышек. Тасака пристроился в стороне от густой толпы папарацци и оттуда некоторое время наблюдал за героиней дня.
Её интервью, видимо, подходило к концу. Кёко, опустив глаза долу, печально отвечала на вопросы, пока вдруг, подняв голову, не встретилась взглядом с инспектором. На мгновение гримаса недоумения и замешательства скользнула по её лицу. Репортёры, казалось, что-то заметили, и несколько голов повернулось вслед за её взглядом к Тасаке. Чтобы исчерпать их праздное любопытство, он придал лицу строгое выражение и объявил во всеуслышание:
— Я из полиции. Когда вы закончите со своими вопросами, я тоже хотел бы кое о чём спросить госпожу Игараси.
— А что, собственно, расследует полиция? — с любопытством спрашивали репортёры, потянувшись к Тасаке.
— Это к вам отношения не имеет, — отрезал Тасака.
Кёко с явным негодованием сверлила его взглядом.
— Отойдём хотя бы в сторону, — прошипела она, увлекая инспектора в угол студии. Репортёры за ними не последовали, но, сбившись в кучу, с интересом ждали развития событий.
— Зачем вы сюда явились? Почему вдруг такая срочность? — спросила Кёко, подняв к нему побледневшее лицо. — От этой работы, может быть, вся моя жизнь зависит. Я всё на неё поставила! Если пойдут какие-нибудь слухи, всему конец! Вы что, не понимаете?!
— Мне ваша служанка сказала, что вы уехали на работу. Делать было нечего — пришлось отправиться за вами сюда. Как-то я не предполагал, что вы пойдёте на работу на следующий день после смерти единственного сына… — сказал Тасака, сознательно вкладывая в свой ответ иронию.
Взгляд Кёко стал ледяным:
— Вы ещё иронизируете?!
— Я говорю о вещах, которые сами собой разумеются. Но, вероятно, в вашем мире простейшие истины не работают.
— Я актриса. Как бы мне ни было больно и грустно, я должна делать свою работу — играть для моих поклонников! В отличие от обычных людей вроде вас!
— Говорят, что вы получили роль в этом сериале в связи со смертью вашего ребёнка.
Тасака сам чувствовал, что ведёт беседу в чересчур ядовитом тоне.
— Вы хотите сказать, что я должна была отказаться? — на высокой ноте спросила Кёко.
— Да нет, — с невозмутимым выражением на лице бросил Тасака. — Мне просто интересно, насколько вы искусно играете… Вероятно, простой человек так бы ни за что не сыграл. Кстати, вы действительно предупреждали мальчика, чтобы он не ел отравленных клецок?
— Конечно! Я же мать всё-таки!
— А доказательство у вас есть?
— Доказательство?
По лицу Кёко скользнула тень. Пальцы её руки, сжимавшие ворот кимоно, дрожали.
— Вы считаете, что я ответственна за смерть мальчика?
— Я как следователь хочу только уяснить факты.
— Я его предупреждала. А сейчас уходите.
— А доказательства?
— Если требуется доказательство, у меня оно есть.
— Ваша служанка сказала, что ничего об этом не знает.
— Есть человек, который знает. Когда работник санэпидстанции принёс эту приманку, я как раз привела сына из детского садика. Вот он сам мальчика и предупредил. Можете у него спросить — он подтвердит. К вашему разочарованию, наверное.
Ответ прозвучал нарочито язвительно, но Тасака, сделав вид, что ничего не заметил, хладнокровно согласился:
— Что ж, спросим на санэпидстанции.
Кёко раздражённо притопнула ногой:
— Если вы закончили, то будьте любезны удалиться. Мне сейчас нужно ехать в телекомпанию С.
— Да, на вас теперь покупателей нет отбоя.
— А что, нельзя?
— Ладно, ещё один последний вопрос — и я вас оставлю в покое. Правда ли, что у вас денежные затруднения?
— Кто вам сказал?
Кёко переменилась в лице. Тасака усмехнулся про себя. Похоже было, что с деньгами у неё действительно проблемы. Видимо, он нажал на больную мозоль. Но пока трудно было сказать, насколько это имело отношение к делу.
— Так, ходят тут слухи, — ответил он.
В этот момент появилась девушка из «начинающих талантов» и позвала:
— Игараси-сэнсэй!
Кёко оглянулась и сухо спросила:
— Больше у вас ко мне дел нет?
Не дожидаясь ответа Тасаки, она поспешила покинуть студию.
— Вот как, значит, Игараси-сэнсэй? — криво ухмыльнулся Тасака, провожая её взглядом. Ну, если выяснится, что она убила шестилетнего сынишку, вряд ли кто-то её будет почтительно величать «сэнсэй».