Когда Ёсимута ушёл, Оно доложил обо всём комиссару и в заключение сказал:
— Хочу съездить в полицейское управление Асакусы.
Комиссар на некоторое время задумался, сложив руки на груди.
— Что, хочешь расспросить там о Тасаке?
— Ну да. У меня там как раз однокашник из полицейской академии в управлении работает. Авось что-нибудь да прояснится. Ведь с какой стороны ни взгляни, Тасака в этом деле ведёт себя странно. Если будет продолжать в том же духе, сам же и пострадает. Это меня беспокоит. Если станет понятна причина, по которой он так себя ведёт, наверное, можно будет ему помочь.
— Ну хорошо, поезжай, — разрешил комиссар.
Оно отправился в Асакусу, шагая по улицам, где таял в лужах снег. На душе у него кошки скребли: ведь он собирался выведывать секреты личной жизни Тасаки. Конечно, у него было достойное оправдание: всё делалось ради самого же Тасаки — но легче на сердце от этого не становилось.
Старый приятель инспектор Ёкои радостно приветствовал Оно. Они не виделись года четыре. Поговорили, каждый рассказан немного о себе. Наконец Оно как бы невзначай заметил:
— У меня сейчас напарник инспектор Тасака. Он ведь раньше в вашем управлении работал?
— Тасака? — переспросил Ёкои и с улыбкой кивнул. — Ну да, как же! Инспектор Тасака. Ну, этому можно доверять, так ведь? Человек серьёзный!
— Да, только я кое-чего не пойму…
— Ты о чём?
— Почему он до сих пор холостяк? Ведь тридцать уже стукнуло.
— А ты что, невесту ему хочешь подыскать? — рассмеялся Ёкои.
— Может, и так, — уклончиво согласился Оно. — Я слышал, он раньше был женат?
— Да, был. Только там у него всё пошло вкривь и вкось. Они расстались. Хотя и ребёнок был…
— Ребёнок был?
Эта новость была неожиданной. Оно предполагал, что поведение Тасаки в нынешнем расследовании как раз и было связано с тем, что у него никогда не было своих детей.
— Такая миленькая была девчушка, — сказал Ёкои и помрачнел.
— Она что, умерла?
— Да, страшной смертью. С тех пор Тасака и стал такой нелюдим, замкнулся в себе.
— И как же она умерла?
— Видишь ли, жена у него любила всякую показушную мишуру. Уже после того, как ребёнок родился, она связалась с одним популярным киноактёром. Ребёнка бросила, а сама к этому мужику смылась. Очень ей нравилась вся эта богемная жизнь. Причём сбежала она в тот день, когда Тасака отправился на задание в связи с расследованием дела об убийстве. Девочке было всего два с половиной годика. Она пошла разыскивать сбежавшую маму, упала в глубокую канаву и не смогла выбраться. Так и умерла.
— А его жена знала, что девочка погибла?
— Наверное, не знала, — сказал Ёкои и добавил: — Только ты про этот разговор Тасаке — ни слова!
Из рассказа Ёкои становилось ясно, почему Тасака проявлял такой необычайный интерес к этому делу. Вероятно, в его сознании нынешнее расследование напрямую ассоциировалось с тем инцидентом, окончившимся изменой жены и гибелью дочери. Однако понимание обстоятельств дела и побуждений Тасаки не принесло самому Оно душевного покоя. Скорее наоборот, на сердце стало ещё тяжелее.
6
Служащий на санэпидстанции, к которому обратился Тасака, точно не помнил, предупреждал ли он ребёнка Кёко Игараси не трогать отравленные клёцки или же не предупреждал. Эта неопределённость прибавила инспектору бодрости и мужества. Вероятность убийства увеличивалась.
Когда он вышел с санэпидстанции, солнце стояло высоко и снег таял вовсю. До нынешнего утра улицы были затянуты нарядным белоснежным покрывалом, а теперь утопали в грязи. «Так же, как мадам Игараси», — сказал про себя Тасака, шагая к детскому саду, куда ходил малыш. Внешность красивая, а душа грязная. Взять и спокойно пожертвовать собственным ребёнком!.. Так же, как его собственная бывшая жена Мисако…
Из-за снега и распутицы на дверях детского сада висела табличка «Выходной день», но директор и молоденькая воспитательница были на месте. Их можно было расспросить о бедном малыше.
— Кажется, он очень любил покойного отца? — спросил Тасака.
— Да, — кивнула воспитательница. — Когда все рисовали, он всегда рисовал самолёты и объяснял: «Это папин реактивный самолёт». Очень любил папу…
— А маму?
— Вы имеет в виду госпожу Игараси?
— Да. Он её портреты рисовал?
— Если ему говорили: «Нарисуй маму» — то рисовал.
— А в другое время, сам по себе не рисовал?
— Нет.
— Но ведь обычно малыши рисуют на картинках своих мам, разве не так?
— Н-ну, в общем… — вдруг как-то неопределённо ответила воспитательница, вероятно испугавшись, что её слова могут подтолкнуть инспектора к каким-то выводам.
— Как вы восприняли известие о том, что мальчик покончил с собой? — спросил Тасака, чтобы переменить тему.
Воспитательница явно вздохнула с облегчением.
— Очень удивилась.
— И только? А вам это не показалось странным? Вы не задумывались над тем, насколько в принципе шестилетний малыш способен покончить с собой?
При таком напоре воспитательница снова замкнулась и ничего не ответила. Тогда Тасака обратился к пожилому заведующему:
— А вы что думаете об этом? Вы когда-нибудь читали или слышали такое, чтобы шестилетний ребёнок покончил с собой?
— В нашей стране рекордно юный возраст для самоубийцы — семь лет, это точно, — в деловой, но доверительной манере сообщил сухопарый заведующий.
— Значит, всё-таки не шесть?
— Нет, но…
— Что но?
— С малышами очень трудно судить, самоубийство это или нет. Они же, в отличие от взрослых, обычно не оставляют предсмертных записок. К тому же за рубежом есть зарегистрированные самоубийства и в шесть лет.
— И тем не менее для Японии официальный рекорд — семь лет, — с нажимом констатировал Тасака.
Он словно перепроверял себя. При таком расчёте, если официально зафиксированный рекорд раннего самоубийства — семь лет, это, вероятно, могло служить свидетельством того, что самоубийство шестилетнего ребёнка — явление неестественное.
Тасака покинул детский сад с сознанием, что получены ценные сведения. Так, по крошкам, пожалуй, удастся и собрать улики, то есть доказательства, что совершено убийство, — говорил он себе, шагая по раскисшему снегу.
Однако вечером, вернувшись в холостяцкую квартиру, где никто его не ждал, Тасака, несмотря на удовлетворение от проделанной работы, почувствовал, как навалилась на сердце тяжкая усталость. Причины он и сам не понимал. Поднимаясь к себе по тёмной бетонной лестнице, он вдруг на мгновение ощутил, что все его усилия вывести на чистую воду Кёко Игараси — суета сует. Тасака даже слегка мотнул головой, чтобы отвести эту мысль. Возможно, тщета его стремлений в погоне за ушедшей женой проецировалась на нынешние его усилия загнать в угол Кёко Игараси…
— Надо держаться! — сказал себе Тасака с вымученной усмешкой. Он уже вытащил из кармана ключ, как вдруг с удивлением заметил, что в квартире зажжён свет.
Дверь тоже оказалась не заперта. Хорошенькое дело: к инспектору полиции в квартиру вломились воры! Мобилизовавшись, Тасака резко распахнул дверь — и замер на пороге. Посреди комнаты в шесть татами сидела бросившая его два года назад жена Мисако. Она смотрела на него, улыбаясь сквозь слёзы.
— Здравствуй, — сказала она сдавленным голосом.
Тасака, не оборачиваясь, закрыл за собой дверь.
В его груди вскипела волна ярости. Хотелось изо всех сил ударить эту женщину, но он сдержался и только смерил её ледяным взглядом. Не ударил он её не из жалости, но лишь потому, что боялся, как бы она не приняла это за прощение.
— Зачем ты пришла? — спросил он не меняя позы, подавив обуревавшие его эмоции.
Мисако не пожалела косметики, но из-под неё проглядывало осунувшееся усталое лицо.
— Я хотела перед тобой извиниться… — сказала Мисако. — Прости меня.
— Ты, наверное, ошиблась адресом. А как же твой Сайто, этот захудалый телевизионщик?