После создания Фонда Чарлза Дарвина правительство Эквадора учредило резерват на западной, незаселенной части острова Санта-Крус, площадью в тридцать тысяч гектаров. С большим энтузиазмом и чувством ответственности за своих подопечных управляет этим заповедником коренной житель Галапагосов Мигуель Кастро. Преодолев невероятнейшие трудности, он «застолбил» тридцатикилометровую границу заповедника просекой, шириной в тридцать метров и в течение двух лет произвел «перепись населения». По данным этой переписи, на территории заповедника пасется 980 экземпляров Testudo elephantopus. На краю панциря у них выпилен значок. Систему этих значков человеку непосвященному понять так же трудно, как систему дырочек на перфораторных карточках.
Деятельность одичавших свиней за последние годы уменьшилась настолько, что теперь вид недавно вылупившихся черепашек уже не воспринимается как диковинка. За один только год там было убито 400 поросят. Охота в зарослях кактусов и кустарника ведется с помощью специально обученных собак. Прежде, как только черепаха зарывала в песок свои семь — десять яиц, свиньи тут же выкапывали их. Слоновые черепахи, подобно морским, приползают на побережье и там откладывают яйца в песок или в рыхлую землю, сохраняющую постоянную влажность.
Если свиньи случайно и пропускали какую-нибудь кладку, эти яйца все равно, как правило, бывали раздавлены стадами одичавших ослов, которые свободно гуляют по всему острову. Ослы часто валяются на песке на спине, чтобы таким образом избавиться от клещей и других паразитов. Стремясь к тому, чтобы процент гибели яиц сократился до минимума, Мигуель Кастро обносил каменным заборчиком те места, где черепахи отложили яйца.
Наши вещи были навьючены на четырех ослов. Два из них тащили лагерное снаряжение, а два других везли хрупкий груз, состоящий из фото- и кинокамер, магнитофона и штатива. Фру Фридель Хорнеман, уроженка Финляндии, муж которой, норвежец, находился в Норвегии, сын изучал электротехнику в Калифорнийском университете, а дочь работала гидом в Хаммерфесте, любезно предоставила в наше распоряжение трех своих лошадей. На них мы и совершили семичасовой переезд в глубь острова.
Все утро мы преодолевали тропу, поднимавшуюся от пляжа на склон вулкана. Перед нами раскинулись светло-зеленые владения фермеров — четырехугольные вырубки в темном покрове леса. А по другую сторону синел морской горизонт, ограниченный мглистыми контурами вулканов на соседних островах. Ландшафт и там и здесь был непривычен для наших глаз. Местность была сухая, глыбы базальтовой лавы уже начали разрушаться под действием окисления и выветривания, превращаясь в красноватую землю, способную пока что взрастить лишь кактусы и сорняки.
Чем выше мы поднимались, тем реже попадались кактусы, их сменили скалезия и кустарники. У вершины вулкана круглый год сыплет мельчайшая морось — гаруа. Из-за нее деревья закутываются во влажные одежды из мхов, лишайников и развевающейся по ветру хиландсии — «испанского мха». Бесстрашные распевающие во все горло пересмешники, молчаливо семенящие маленькие голуби и канареечно-желтые дарвиновы вьюрки придавали лесу сказочный облик.
На склоне вулкана среди кустарника и высокого, осыпанного цветами гибикуса, прячется бедная и убогая деревушка эквадорских переселенцев Белла Виста, состоящая из маленьких дощатых домиков. В нескольких километрах за деревней на склоне вулкана виднелось небольшое бунгало, возле которого стояла 65-летняя женщина и поджидала нашу колонну. Живые черные глаза скрывались за большими стеклами очков в тонкой оправе. Длинные черные волосы были зачесаны в узел. Певучий норвежский акцент. Во всем облике женщины не было заметно следов борьбы со стихиями, неведомыми жителям севера.
Вокруг ее замшелого старого деревянного домика зрели плоды папайи весом в несколько килограммов, гигантские грейпфруты и огромные плоды авокадо. Мы увидели также гроздья бананов, кофейные кусты, картофель, горошек, помидоры, апельсины, ананасы. Внутри домика было тесновато, так как со временем комнаты наполнились книгами, которые скрашивали одиночество хозяйки. Но все же здесь еще было достаточно места, чтобы сердечно принять гостей.
Когда мы прибыли к фру Хорнеман, она как раз щедро делилась своим оптимизмом и жизненным опытом с бельгийским семейством Ду Руа, которое вот уже десять лет живет внизу, на побережье, и вполне разделяет с фру Хорнеман ее оптимистическое отношение к жизни на архипелаге. Это семейство живет тем, что собирает и продает бабочек, мотыльков, жуков и других насекомых. В сачок отца семейства постоянно попадается что-нибудь новенькое; когда он устает от этой охоты, то спускается в морские гроты и ловит там редких рыб, раков и крабов.
Пока фру Хорнеман готовила на плите завтрак, к ее дому поднялись несколько молодых людей немецкого происхождения с соседнего острова Санта-Мария (Флореана). Вокруг стола столпились, рассматривая содержимое своих сачков, двенадцать человек. Хозяйка беседовала со своими гостями на немецком, английском, французском, испанском и смешанном шведско-норвежском языках.
В обычные дни компанию фру Хорнеман составляют овчарка Рик, питающаяся в основном бананами, которые она сама чистит, четыре кошки, предпочитающие плоды авокадо, и три лошади по кличкам Девочка, Кикки и Лилли, лакомящиеся грейпфрутами и плодами папайи. Этот прирученный животный мир тоже приспособил свои привычки к жизни на Галапагосах…
Лошадки не спеша одолевали тропу, идущую по склону вулкана. Они то скользили по глинистой жиже, то постукивали копытами в проходах между высоченными глыбами лавы, давным-давно выброшенными из недр земли. Мы проехали мимо бедной деревушки Оксиденте с заросшими сорняками банановыми и кофейными плантациями. Последняя на склоне деревня, Санта-Роза, произвела на нас унылое впечатление своими серыми лачугами новых переселенцев, ржанием тощих лошадей, ревом немногочисленных ослов, путаницей лиан и замшелыми стволами деревьев.
Мои терпеливые попутчицы Пиа и Харриет пригибались в седлах под ветками и воздушными корнями и ежились от летящей мороси, которая серебристыми бусинками оседала на лицах. Постепенно морось сменилась холодным проливным дождем. Мигуель Кастро уехал с ослами вперед. Чтобы мы знали, по какой тропе ехать, он отмечал путь чем-нибудь из нашего провианта. Одну из тропинок он, например, отметил, привязав к ветке курицу.
На седьмом часу пути одна из наших лошадок неожиданно поднялась на дыбы, захрапела и повела себя так странно, что мы никак не могли объяснить себе ее поведения. Вдруг из высокой травы послышалось шипение. Солнечный луч, пробившийся сквозь висящий влажный мох, упал на выпуклый предмет, похожий на серый камень. Первая увиденная нами слоновая черепаха поджала свои толстые ноги и втянула голову в панцирь. Нам был виден только ее нос, зажатый в темноте панциря между передними ногами.
Мы начали высказывать всевозможные предположения о ее возрасте. Может быть, эта черепаха вылупилась из яйца еще при красном сиянии извергающегося вулкана в те далекие годы, когда Бетховен бродил по Вене, вынашивая замыслы своих симфоний? Не так-то легко определить возраст этих вневременных созданий.
Местность снова изменилась, теперь она больше походила на парк с большими полянами. Иногда игра света и тени и переливы красок напоминали романтические пейзажи лиственных лесов Готланда. Соловья с успехом заменял пересмешник, в неярком свете сверкали красные тираны{45}. Вдоль и поперек тянулись широкие тропы с объеденной травой, как будто между деревьями прошла сенокосилка.
Здесь и были пастбища слоновых черепах. Здесь жили животные, которых мы искали. Этот уголок хотелось назвать райским, но поколения безжалостных китобоев, пиратов, искателей кладов и переселенцев, десятками тысяч уничтожавшие беззащитных животных, научили черепах быть осторожными и при приближении двуногих существ укрываться в панцирь. Ведь это единственный, доступный черепахам, способ защиты.