Мы с удовольствием сползли с лошадей. После столь длительного и непривычного пребывания в седле у нас дрожали руки и ноги, ныли бедра, а седалища горели огнем. Но никто не жаловался. Вид, открывшийся перед нами, был необычным и величественным.
Красная и зеленая палатки были натянуты между замшелыми деревьями, спальные мешки разложены на мягкой и сочной траве.
Сквозь тучи проглянуло вечернее солнце, и страна черепах запылала оранжевым светом. Под котелком потрескивал огонь. Мигуель Кастро быстро расправился с петухом, который всю поездку просидел на спине у осла. Перья и пух были ощипаны и обнажился старый жесткий остов. Помощник Мигуеля нырнул в заросли с ружьем в руках. Тишину нарушили два глухих выстрела, и стрелок вернулся с двумя поросятами. Обед на завтра был обеспечен.
В сумерках на натянутую от палатки веревку села сова. Рядом с лежащими ослами стрекотали сверчки. В крохотном, затянутом полигонией болотце крякали галапагосские шилохвости. На холме за нашей палаткой всю ночь жалобно звучал концерт качурок. Эти морские птицы, проводящие большую часть времени над пенными волнами, любят холмистую местность. Здесь они вырывают себе в земле норы, откладывают в них яйца и высиживают потомство, а также поют свои грустные песни, которые рождают среди людей страх перед привидениями, легенды о покойниках и детские сказки.
Несколько слоновых черепах подошли к илистому берегу болота и глубоко зарылись во влажную землю. Поблизости подстерегали добычу серые цапли. Круглая луна отражалась в мокрых панцирях. Где-то вдали угадывался шум прибоя. Казалось, будто мир создан только вчера…
В течение следующих дней мы насчитали сорок слоновых черепах. Мигуель Кастро пропилил зазубринку на панцирях двух великанов. Один из них весил около 125 килограммов, другой наверняка более 200. Длина их превышала метр, возраст — не одна сотня лет. Мигуель Кастро показал нам, как он определяет пол своих подопечных, перевернув их на спину. У самки нижний щит ровный, а у самца — вогнутый. Это имеет известное значение при спаривании.
Снимая одинокого патриарха, поедавшего большие пучки травы, (у черепах нет зубов, и трава заглатывается непрожеванной, но края челюстей перерезают траву, как ножницы), я оказался свидетелем поразительного содружества между рептилией и птицей. Мне уже случалось видеть, как черные и красные тираны садятся на спину черепахи, чтобы немного прокатиться; да и пересмешник не пренебрегал таким видом транспорта. Но они катались не только ради удовольствия. Тут же неожиданно появился дарвинов вьюрок (затрудняюсь сказать, какой именно из тринадцати видов), опустился на спину черепахи и подпрыгал к переднему краю панциря. Когда черепаха подняла голову, держа во рту пучок травы, мне показалось, что вьюрок пытается стащить у нее несколько стебельков. Я решил, что они необходимы вьюрку для постройки гнезда. Но вьюрок отпрыгнул обратно, передохнул и снова бросился к голове черепахи. Все это время черепаха держала голову поднятой высоко вверх, словно наблюдая за моими действиями. Мне стало не по себе от ее застывшего взгляда. Оказалось, что вьюрок склевывал клещей, присосавшихся к шее и уголкам рта черепахи. Несколько раз он даже забирался под панцирь, очищая складки на шее. Мигуель и раньше видел проявление подобного симбиоза и был уверен, что черепаха нарочно вытягивает голову и шею, чтобы вьюрок мог добраться до всех паразитов.
Подобную дружбу я наблюдал и раньше. Самый известный пример — это, безусловно, содружество египетской цапли с коровами, буйволами, зебрами и другими копытными.
Невольно мне вспомнился тот месяц, который я десять лет назад провел на острове Комодо. Там по призрачной земле, покрытой сухой травой, красными вулканическими породами и редкими пальмами, ползали гигантские трехметровые вараны, внушающие своим видом священный ужас. На Комодо время тоже как бы остановилось, и эволюция там тоже не коснулась некоторых видов животных.
Даже странно, насколько подобная архаичность в наш век атома и космоса может очаровать фотографа-анималиста и наполнить его священным трепетом. Почему же? Объяснение прежде всего надо искать в воспоминаниях детства, в книгах с фантастическими рисунками вымерших животных — страшных ящеров, гигантских птиц и т. п. В изображениях мира до появления человека, когда природа принадлежала только самой себе.
Следует, однако, подчеркнуть, что за желанием встретиться с чем-то приближающимся к детским впечатлениям, за стремлением к изначальному никогда не скрывается презрение к человеку. Ведь нельзя презирать человека, постоянно восхищаясь его подвигами — будь то в снегах Антарктики или в тропических дебрях, его фантастической способностью приспосабливаться даже к самой суровой природе.
Может быть, больше всего фотографа-анималиста привлекает нетронутость. Он стремится увидеть животных и растения в их истинной нетронутой среде. Именно поэтому ему и не по душе оправданное с коммерческой или с технической точки зрения, а иногда и просто бесцельное присутствие туристов. Он предпочитает общество людей, знакомых с данной средой, связанных с ней и зависящих от нее, тех, которых иногда презрительно называют «туземцами». Это эгоистично, не спорю. Но это профессиональный эгоизм, диктуемый работой и необходимый для того, чтобы фотограф-анималист добился поставленной перед собой цели, вернее говоря, чтобы он мог стремиться к той цели, которую ему никогда не достичь.
Неожиданно в кустарнике закричал осел. Один из наших ослов ответил на его крик, и тут же наш лагерь окружила шумная толпа школьников. Учитель ехал верхом на взмыленной храпевшей лошади. Его жена с младшим отпрыском, одетым в военный шлем, ехали на осле. Другой осел тащил вьюки с котлами и палатками.
Школьники Санта-Круса совершали первую экскурсию в заповедник слоновых черепах. Они пришли из деревни Оксиденте, расположенной на склоне вулкана. Молодой учитель хотел показать своим ученикам те удивительные существа, которые дали архипелагу свое имя. Пастырь слоновых черепах Мигуель Кастро был счастлив до слез и тут же на лоне природы прочел школьникам импровизированную лекцию. Он рассказал внимательно слушавшим детям о старых замшелых гигантах, весящих по 250 килограммов, о только что вылупившихся из яиц черепашках величиной с ладонь, о черепашьих яйцах, которые инкубируются в земле по семь — десять штук в течение восьми месяцев, о немногочисленных детенышах, которым удается выбраться из-под корки засохшей земли, об одичавших свиньях, пожирающих яйца и молодых черепашек…
Он выступал перед благоговейно слушавшей, жадной до знаний аудиторией того поколения, которое увидит, как претворится в жизнь цель — спасение прошлого ради будущего, цель, во имя которой и был создан Фонд Чарлза Дарвина. Две шипящие слоновые черепахи иллюстрировали эту лекцию. Они были совершенно невозмутимы и щипали траву в полном убеждении, что им не грозит никакая опасность. В эту минуту Галапагосские острова действительно были зачарованными… Зачарованными доброй волей людей.
Там, где не движется время
Все утро мы объезжали на моторной лодке черные скалистые берега Тагус Коув, изумительно красивого залива в северной части острова Исабела (Альбемарль). Среди каменных глыб, под нависшими утесами, в расселинах скал мы высматривали белоснежные манишки редко встречающихся галапагосских пингвинов. Но мы не увидели ни одной птицы, хотя ночью слышали их воркотню недалеко от «Бигля».
Не найдя ничего интересного, мы вспомнили о голоде и жажде. Всем захотелось омаров. Первоклассный пловец и ныряльщик Ричард Фостер, вооружившись маской и копьем, прыгнул за борт. Через несколько минут по дну лодки уже ползали пять больших лангустов. А когда мы возвращались на «Бигль», то наконец увидели первого пингвина. Пингвин казался больным и даже не отодвинулся, когда мы к нему подплыли.