Отогнав мысли о только что разыгравшейся трагедии, приятно было скользить взглядом по окружающему ландшафту. Все дышало невозмутимым покоем. Ледяная хватка ветра ослабла, вьюга (в самый разгар лета!) обессилела, добравшись в последнем порыве до моря. Над мысом Ист-Пойнт на острове Каркасе сверкало солнце, брызги вокруг пары резвящихся морских львов блестели, как серебро. Редкая зелень на склонах дюн напоминала потеки краски на холсте импрессиониста. Песчаные дюны, поросшие чахлой травой, как могильные курганы возвышались над китобойными судами, брошенными владельцами, потерпевшими крах, когда киты исчезли.
На правой оконечности подковообразного залива разместилась колония белых птиц. Их монотонный концерт нарушался криками алоклювых крачек и нервным хохотом чаек с розовыми грудками. В этом порхающем сонме попадались и сизые дельфинные чайки с холодными глазами в огненно-красной оправе очков.
По сравнению с неугомонными крачками и чайками дельфинные чайки производят впечатление бестолковых, хотя на самом деле они нисколько не глупее остальных птиц. Просто они невозмутимы и питаются остатками пищи, которые находят возле лежбищ морских слонов и морских львов. Крачки же выхватывали рыбок прямо из косяков, шныряющих вокруг скал. С громкими криками тысячи крачек врезались в скопление рыбешек, которые из-за бакланов собираются стаями, словно их держит невидимый невод. Крачки заглатывали столько рыбы, что им трудно было взлететь.
Бакланы, держа в клювах трепещущую рыбу, возвращались на утесы, а крачки спешили к своим крикливым птенцам, сидящим в песке между кочками туссока[2]. Крапчатые птенцы крачек, по двое в каждом выводке, сидели, повернувшись навстречу ветру. Широко раскрыв клювы, они тянулись к родителям, которые, замерев в воздухе, прицеливались и отрыгивали рыбную кашу прямо в голодные глотки. Крачки — ловкие акробаты, но их способ кормления детей не лишен риска. Бывает, что они запутываются в острых жестких стеблях туссока и ветер помогает траве опутать несчастную жертву. Конец рыбной ловле, конец кормлению птенцов. Крачки висят, точно мумии, на высоких стеблях травы.
Более крупные чайки садились рядком на землю, как тяжелые грузовые самолеты, и некрасивые, жирные, вечно голодные птенцы сами освобождали их от проглоченной рыбы. Такой способ кормления более надежен.
Внизу, в бухте, пара морских львов продолжала свои водяные забавы. Стройная львица описывала вокруг льва небольшие круги. Иногда они оба неподвижно замирали на песчаном дне, и ни одно движение не выдавало их присутствия. Неожиданно лев подскочил и вылетел на поверхность, точно всплывшая подводная лодка. Львица же со скоростью торпеды умчалась в открытое море. Лев устал от игр, он снова вышел на военную тропу.
Пока длилась идиллия, сотни пингвинов беспрепятственно вышли на берег. Ослиные пингвины с белыми надбровьями, оранжевыми клювами и светло-розовыми ногами, поджидали друг друга метрах в ста от воды. Оттуда, быстро отряхнувшись, они вперевалку гуськом шли по тропинке, утоптанной миллионами пингвиньих ног, к своим колониям. Колонии располагались на каменистом склоне в нескольких километрах от воды. Оттуда открывался вид на бухту, лежавшую на востоке, и на бледное солнце, опускающееся в море на западе где-то за мысом Горн.
Магеллановы пингвины, птицы не столь стадные по своему характеру, плыли поодиночке, вытянув вперед шею. У берега они выныривали, озирались по сторонам, выходили из воды и вперевалку шли к своим норам. Ослиные пингвины выходили на берег в одном определенном месте, тогда как Магеллановы пользовались всей бухтой. Если кто-либо из них выходил, как ему казалось, слишком далеко от кратчайшей дороги домой, он возвращался в воду и, мгновенно проплыв необходимое расстояние, причаливал к нужной пристани. Там эти белогрудые птицы с черным окаймлением под подбородком и вокруг лица поднимались, снова проверяли свое местонахождение и с тяжело набитыми желудками ковыляли вверх по склону. Вся земля в окрестностях была испещрена их норами и, хотя норы по внешнему виду не отличались друг от друга, каждый пингвин безошибочно находил свой дом. Перед входом он останавливался, вытягивался во фронт перед морем, взмахивал в знак прощания короткими сильными крыльями и скрывался во мраке торфяной норы.
Морской лев продолжал патрулировать в бухте. Он плавал на своем посту то не спеша, то яростно и энергично. При нем пингвины опасались выходить на берег, но как. только убийца скрывался за водорослями, они торопливо продолжали свой путь. Иногда нескольких ослиных пингвинов охватывала паника и они поворачивали в море, увлекая за собой всех остальных. Они мчались, описывая круги, и то скрывались под водой, то выныривали на поверхность, точно дельфины, играющие вокруг судна. Вдали от берега паника стихала. Пингвинами снова овладевало желание вернуться домой, и они, иногда под водительством уже нового вожака, делали новую попытку выйти на берег.
Морской лев — большой специалист по части пингвинов и, когда он голоден, никто не в силах помешать ему подкараулить добычу. Он действует хитростью и не знает пощады. Всегда найдется пингвин, который съел слишком много, чтобы не достаточно проворно выйти на берег. Он и становится жертвой морского льва. Даже трудно представить себе, что 500–600 килограммов жира способны на столь молниеносное нападение. Неожиданно в воде возникает неразбериха. Тут же налетают гигантские буревестники, которые включаются в бой как раз в тот момент, когда над морской пеной взлетает шкура пингвина.
Подобные сцены неизменно разыгрываются изо дня в день в этой мирной на вид бухте Южной Атлантики. Природа взимает свою пошлину, чтобы сохранять равновесие.
Здесь, на границе с Антарктикой, природа и климат жестоки и суровы. Мое первое знакомство с этим подверженным ветрам архипелагом потерпело фиаско. Прелюдией к пятимесячному пребыванию на этих островах, которые на глобусе можно принять за случайные мушиные пятна, послужило происшествие, случившееся со мной на острове Каркасе. Над бледносерыми, точно посеребренными утесами горного гребня острова ослепительно сверкало солнце. По светло-зеленым пастбищам, раскинувшимся по склону и усеянным крапинками пасущихся овец, ягнят и кричащих Магеллановых гусей{50}, ползли к морю темные тени туч. Мирно и дружелюбно блестела вода, компания серых дельфинов пребывала в отличном расположении духа. Все было так прекрасно, что мне даже не досаждало тяжелое снаряжение, которое пришлось тащить два километра до колонии королевских бакланов.
В этих местах люди появляются редко, поэтому мое присутствие не привлекло к себе особого внимания. В колонии обитали примерно девятьсот птиц. Я был захвачен этим зрелищем. Одни бакланы возвращались с рыбной ловли, другие, выгнув шеи и тяжело взмахивая крыльями, летели вдоль склона, и каждый нес в клюве материал для гнезда — глину или траву, которые они подбирали по берегам весело журчавшего ручья. Оставшиеся же дом£ птицы клали стены и возводили крепость. При этом каждый норовил стащить что-нибудь у соседа. Они напоминали обыкновенную воровскую шайку, обосновавшуюся между скалами.
Каждая чета строит себе башенку высотой в несколько дециметров. Наверху в углублении на травяной подстилке в свое время вылупится потомство. Бакланы действительно по-королевски красивы и по праву входят в десятку наиболее «хорошо одетых» птиц. Мне еще не доводилось видеть столь очаровательных представителей семейства бакланов, как эти: у них была ослепительно белая манишка, черная, с металлическим блеском спина и величественная осанка. Макушку венчал черный пышный, торчащий вперед хохолок над переносицей горели два ярких оранжевых нароста, глаза были небесно-голубые, а клюв — свинцово-серый.
К тому же бакланы очень миролюбивы, кроме тех случаев, когда их донимают чайки. Тогда они грозно раскрывают клювы и по-змеиному вытягивают шеи. Точно так же поступают они и тогда, когда поморники норовят стащить у них яйца. Тут в бакланах просыпается воинственный пыл, они забывают взаимные распри и общими силами защищают колонию. Сверкают нацеленные на врага клювы, и над склоном, по которому всегда гуляет ветер, летят встревоженные грудные крики.
2
Туссоки, или тассеки (англ. Tussock grassland) — тип злаковые сообщества, сходные со степями, которые распространены в сухих и жарких районах в Новой Зеландии, Австралии и Фолклендских островах.