Было решительно невозможно понять, кто несет ответственность за насиживание — «король» или «королева». Сперва мне показалось, что я научился различать их пол по зрачкам. По синеногим олушам Галапагосских островов я уже знал, что величина зрачка бывает иногда единственным признаком, позволяющим отличить самку от самца. У самки зрачок значительно больше. Но у королевских пингвинов Фолклендских островов встречались зрачки и четырехугольные, и шестиугольные, и даже восьмиугольные. В конце концов я понял, что форма зрачка не имеет отношения к полу и зависит лишь от направления светового потока. По-моему, пингвинам и самим порой было трудно разобраться в поле друг друга.
В стороне от сидящих на яйцах «королей» ходили незанятые птицы и те, которые еще пребывали в поре сватовства.
После семи недель насиживания, в течение которых каждый супруг выполняет свою работу, из яйца слышится первый писк. Будущий родитель поднимает свою кожную складку и, согнувшись дугой, смотрит, не из его ли яйца выклевывается птенец. Потом он снова опускает занавес и, задрав к небу клюв, делает вид, что ему безразлично, что счастливым родителем оказался сосед, а не он.
Мне удалось, правда не сразу, присутствовать при акте рождения. Из щелки между черными ногами и складкой кожи выглянула крохотная черная головка. Морщинистая шея вытянулась на несколько сантиметров. Мать, мне по крайней мере показалось, что это была мать, склонилась и передала птенцу на кончике клюва первую каплю воды или рыбьего жира. Головка тут же спряталась под складку, но вскоре снова выглянула и пискнула несколько раз. Маленький клювик дрожал, словно искал кого-то. Материнский клюв тотчас снова опустился вниз; он был слегка прикрыт. Малыш постучал по маминому клюву, пощекотал его, постучал в края, и спустя некоторое время пингвиниха отрыгнула «рыбную тефтельку» величиной в мелкую монету. Она упала прямо в горло малютке. Первый завтрак был подан.
Королевские пингвины выделяются среди своих сородичей не только тем, что они крупнее и красивее (за исключением антарктических императорских пингвинов); они отличаются от других пингвинов и своим жизненным циклом. Сватовство, спаривание, насиживание и выкармливание птенцов занимают почти год, а поскольку «королям» необходимо по меньшей мере дважды в год отъедаться (перед линькой и перед созданием семьи), эти птицы не успевают выводить птенцов ежегодно. Обычно колония делится на две группы: одна откладывает яйца в ноябре — декабре, другая в марте — апреле. Когда одни сидят на яйцах, другие линяют.
Таким образом, за три года у королевских пингвинов бывает два выводка, что весьма необычно для птичьего мира. На Фолклендских островах условия для позднего насиживания более благоприятны, чем в Антарктике, где климат слишком суров и где в осенние месяцы воды не так богаты пищей. В Антарктике птенцы поздней кладки обычно умирают от голода.
Круглые сутки санитары патрулируют над колониями королевских и ослиных пингвинов. Когда у большого птенца пингвина началась рвота, над его головой закружила стая белых ржанок с розовыми надклювьями. Они проносились так низко над головой пингвиненка, что он должен был чувствовать ветер от их крыльев.
Умирающий птенец был спасен от последней муки. Несколько больших поморников разорвали жертву на части, угрожая друг другу из-за каждого куска.
Когда поморники хотят стащить яйцо у пингвина, который сидит на гнезде, они начинают низко летать над его головой. Пингвин вытягивается, чтобы клювом ударить обидчиков. В то мгновение, когда птица приподнимается с яйца, третий поморник клювом ловко выталкивает его из гнезда, и оно выкатывается за пределы гнездового участка. Поморники набрасываются на него и мгновенно выпивают содержимое. Подлетают и дельфинные чайки, чтобы полакомиться тем, что осталось от пирушки поморников.
Королевские пингвины меньше страдают от хитрости поморников. Но бывает, что какая-нибудь из этих птиц, сидящих на яйцах, проявит неосторожность — в основном это случается во время ссор с соседями. Одна секунда — и яйца нет. Неосторожный птенец королевского пингвина тоже рискует попасть в клюв большого поморника.
Дорога от колонии королевских пингвинов к домику Френка Смита шла по горе Осмонда. Путь этот был долгий и утомительный. Обычно мы на полпути делали привал. Однажды вечером мы присели отдохнуть на краю оврага. Крутой склон оврага был источен норами Магеллановых пингвинов. Картина в видоискателе напоминала пещеры отшельников в Долине Теней в Иордании. Черные норы казались такими же покинутыми, как пещеры в пустыне. Но день клонился к вечеру, и скоро уже хозяева нор должны были вернуться к своим голодным птенцам. В каждой норе их было по два.
С нашего места мы не могли видеть залив, куда приплывали пингвины, но вскоре первые птицы уже начали карабкаться на холм. Нам даже казалось, что мы слышим, как они ворчат под тяжестью рыбной ноши. Широко расставив ноги, пингвины останавливались над своими норами, склоняли голову набок и подозрительно прищуривались, заметив смотрящих на них людей. Они свешивались через край оврага, чтобы убедиться, что ни один проказник не оставил без разрешения гнезда. Потом они распрямлялись и прыгали вниз. А некоторые медленно, вперевалку, шли в обход; подойдя к норе, они засовывали в нее голову и исчезали в темноте. Неожиданно один родитель выскочил из норы, преследуемый по пятам двумя толстыми птенцами, которые гнали его обратно к морю. Другого трое нахальных детенышей заставили тут же отрыгнуть весь дневной улов, который к этому времени успел превратиться в клейкий рыбный суп.
Все это было похоже на фарс. Под конец нас поразил уже совсем необычный номер. Когда в одну нору залез пингвин, который как-то уж очень долго готовился к этому, оттуда вылетел крохотный зайчонок, за ним второй, третий, четвертый. Пятый зайчонок перекувырнулся в воздухе и шлепнулся на четвертого. Семеро заспанных, ошеломленных зайчат выстроились у наших ног, шевеля ушками и нюхая воздух дрожащими ноздрями. А из норы, лежа на животе, высунулся пингвин и яростно закрутил головой. Мы так развеселились, что не заметили остатка пути.
Через три недели Бьерн начал капризничать. Однажды утром он произнес слова, которых мы ждали уже давно:
— Не хочу играть с пингвинами. Хочу играть с детьми! Поехали домой!
Прожив пять месяцев на архипелаге, где всегда дует ветер и небо не бывает чистым и где по радио передается только оптимистический прогноз погоды, обещающий временное прекращение облачности, нам с Харриет тоже захотелось домой.
Постоянные штормы начали действовать нам на нервы. Ветер, ветер, ветер и неожиданные чередования града, снега и ливня. Заверения островитян, что у них уже давно не было такого плохого лета, служили нам слабым утешением. Ни один метеоролог не мог дать прогноз, на который можно было бы положиться. Пастор даже предпринял попытки обратиться к высшим силам. Однако это чуть не окончилось катастрофой.
Это произошло в тот день, когда капитан Тэрнбелл, по прозвищу Фрости, посетил мессу в соборе накануне отправления его судна на антарктические базы. Пастор сердечно приветствовал Фрости в дверях божьего дома и шепнул ему на ухо:
— Фрости, я буду молить бога о хорошей погоде, когда твой «Шеклтон» выйдет в море.
— Не стоит трудиться, все равно не поможет, — ответил Фрости без особого энтузиазма.
Через два дня после того, как «Шеклтон» покинул Порт-Стэнли, пастор получил от Фрости срочную радиотелеграмму:
«Катись подальше со своими молитвами. Хуже погоды не бывает. Фрости».
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Этого великана среди тюленей назвали морским слоном из-за его огромных размеров и еще потому, что его грубая толстая кожа очень напоминает слоновую. По форме носа его скорей можно было бы назвать морским тапиром. Хобот морского слона наполняется воздухом и служит резонатором во время рева