И эта уловка отчасти удалась. По крайней мере, восхищение Ксаны Мессантией распространилось отчасти и на Эдреда, коль скоро он так ловко ходит по этим улицам и так умело ориентируется среди окружающей их роскоши.
Эдред привел ее в небольшой дом, стоящий ближе к окраине, возле одного из рынков – там продавали преимущественно товар из Ванахейма. Дом этот капитан купил несколько лет назад, но почти там не жил.
Это было одноэтажное жилище с выбеленными глинобитными стенами. Несколько комнат имели довольно скромную обстановку – преимущественно ковры, низкие скамейки, невысокие кривоногие столики. Имелось также большое, неуместное в Мессантии ложе (доставленное из Аквилонии) – с балдахином, огромным матрасом, с кистями и резными украшениями, оно занимало целую комнату, так что входить в нее приходилось, сразу запрыгивая на постель.
Все комнаты не имели четвертой стены и выходили на маленький внутренний дворик, где бил небольшой фонтанчик и рос чахлый розовый куст.
Дом этот оставался на попечении старого домоправителя. Эдред почти не жил здесь, только наезжал в тех случаях, когда волей судьбы оказывался в Мессантии.
Пока что Эдред собирал средства, намереваясь как следует отделать свое жилище, где он предполагал провести вторую половину жизни. «Вот уйду на покой – и заживу как король», – говорил он себе и домоправителю.
Домоправитель этот был куплен Эдредом на распродаже имущества одного разоренного купца. Купец запутался в долгах и покончил с собой. Вина его перед обществом оказалась настолько велика, что зингарские судьи постановили продать для погашения долгов не только дом, все имущество покойного, но также его дочерей и слуг. Дешевле всех просили за старика – мол, никуда не годится. Считалось, что Эдред выложил за него два золотых просто из сострадания. На самом деле старик был одним из главных помощников своего покойного господина и довольно ловко устраивал его дела – это могло бы продолжаться и дальше, не будь купец таким высокомерным и не пожелай он поступить на собственный страх и риск.
– Ты старый пройдоха, – сказал Эдред старому жулику, – но этим-то ты мне и нравишься. Я наводил о тебе справки.
– Мой новый господин мудр, – поклонился старик.
– Будешь управлять моим домом, – сказал ему Эдред. – Я оставлю тебе деньги. Постарайся увеличить сумму, я знаю, тебе это по плечу.
Старик скорчил неопределенную гримасу, которую можно было истолковать как согласие.
– Я хочу, чтобы в каждый мой приезд дом становился все краше, – продолжал Эдред. – Я не буду требовать от тебя полного отчета – этого не нужно; но мне необходимо чувствовать себя здесь уютно. В безопасности, понимаешь?
– Все будет сделано, – обещал старик.
И у Эдреда не было повода для недовольства домоправителем. В доме всегда было прибрано, имелся припас съестного и выпивки (весьма недурной). Да и состояние Эдреда постоянно росло. О том, сколько денег старик присвоил, Эдред никогда не спрашивал. Он считал, что если домоправитель и ворует, то… то считать это кражей было бы несправедливо. Старый жулик просто берет свое.
Пускай. Заслужил.
Эдред привел Ксану в свой дом не без гордости, однако девушка вся сжалась, едва лишь дверь закрылась за ней.
Эдред огляделся но сторонам, отмечая обновы. Так, новые шторы в дверном проеме. Очень красивые. Кхитайский шелк, не иначе! И узор замечательный: драконы, охотящиеся на рыб.
Новая скамья взамен старой, тоже весьма изящная. Да, старик потрудился. А вот и он сам.
Домоправитель спешил навстречу господину, простирая руки.
– Счастлив вас видеть! – кричал он, спотыкаясь на ходу.
– Я гоже рад, что вернулся, – отозвался Эдред. – Смотрю, ты кое-что сделал в доме.
– Я стараюсь изо всех сил, – поведал домоправитель. Тут он заметил Ксану и отшатнулся, как бы в изумлении.
– Какая несравненная красота! Кто это?
– Моя рабыня, – ответил Эдред. – Возможно, когда-нибудь я назову ее женой. Но не сейчас. Сейчас мне некогда – дела еще не закончены…
Ксана молча смотрела на домоправителя. Он проницательно щурился, разглядывая девушку. И, как заметила Ксана, хотя лицо домоправителя расплывалось в дружеской и немного подобострастной улыбке, глаза его оставались серьезными.
– Отчего ты держишься так, словно тебе здесь нехорошо, дитя мое? – спросил домоправитель.