– По Махоткину даже наша Лидочка сохнет. А старшина, словно красна девица, и бровью не ведет…
– Какая Лидочка? – полюбопытствовал Бегичев.
– Разве не знаешь? Медичка наша.
– Лейтенант Якименко, что ли?
– Она. Ну скажи, разве не хороша?
Бегичев знал военфельдшера первого батальона. Если бы не печальные серые глаза, эту подвижную хрупкую женщину с нежными, тонкими, словно прорисованными акварелью, чертами лица вполне можно было принять за подростка. У Лидии Якименко был чуть вздернутый нос и короткие смешные косички. Волосы она, по всей вероятности, начала отпускать к концу войны и пока что старательно прятала их под пилотку.
– Вот видишь! – воскликнул Свят. – Такая дивчина пропадает! А из-за кого?..
– Товарищ капитан… – взмолился Махоткин.
– Ладно, – сдался наконец Свят, – шучу. Я не в упрек, скорее в заслугу. Знаю, по ком тоскуешь, и одобряю. – Капитан повернулся к Бегичеву и пояснил: – Махоткин у нас однолюб. Не то что некоторые стрекозлы. – Свят брезгливо оттопырил нижнюю губу, отчего и без того массивный подбородок стал квадратным. – Надеются, что война все безобразия спишет… Ан нет! Никому ничего не забудется. И не простится.
Капитан высказывал самые сокровенные мысли.
«По всему видно, он тоже однолюб», – подумал Бегичев.
– Так я ж за вами, товарищ капитан! – спохватился Махоткин, забывший в суматохе, что специально разыскивал комбата. – В вагоне буза идет.
– Что? – вскинулся Свят.
– Тип там один заявился. Порядок наводит, а ребятам не по нутру!
– Кто такой?
– Точно разузнать не успел. Вроде из эшелонного начальства.
– А ну пошли!
Бегичев последовал за капитаном. Поспели они вовремя. В центре вагона, окруженный бойцами, стоял худой узкоплечий офицер и, наступая на маленького взъерошенного сержанта, настойчиво требовал:
– Дайте мне, дайте, пожалуйста!
Сержант пятился, пряча что-то за спиной, и скороговоркой сыпал:
– Не имеете такого права! Нету указа, чтоб солдата обижать!
Маленькие темные глазки его при этом бегали из стороны в сторону, ища поддержки у окружающих. Бойцы были явно на его стороне. Со всех сторон неслись выкрики:
– Почему нельзя?
– Теперь победа!
– К тому же деньги плачены. Свои, кровные!..
Не обращая ни на кого внимания, офицер протянул руку и повторил:
– Прошу вас! Отдайте сейчас же!
Увидев вошедшего комбата, солдаты примолкли, расступились, давая дорогу. Свят окинул незнакомца враждебным взглядом и обратился к сержанту:
– В чем дело, Однокозов?
– Вот, понимаете, отбирают, – запричитал тот. – Разве положено в личных вещах ревизию наводить?.. Права такого нет!
Капитан поморщился:
– Не тарахти! – покосился на офицера и так же отрывисто спросил: – А вы, простите, по какому праву тут распоряжаетесь?
Резкий тон задел офицера. Глаза его, казавшиеся светлыми на смуглом скуластом лице, стали колючими, как буравчики.
– Старший лейтенант Калинник, – представился он. – Заместитель начальника эшелона по политчасти.
– Если мне не изменяет память, им был замполит нашего полка?
– Замполит вашего полка заболел, – пояснил Калинник. – Я из другой части и назначен вместо него. А вы комбат-один?
– Точно, – подтвердил Свят.
Калинник ему не понравился. На груди у старшего лейтенанта не было ни наград, ни нашивок за ранения, и капитан решил, что перед ним тыловая крыса, не нюхавшая пороху, а таких он недолюбливал.
– Так в чем провинился один из лучших моих командиров отделения? – насмешливо спросил Свят. – Что вы прячете, Однокозов? – Видя, что тот медлит, нахмурился: – Я жду!
Тон не предвещал ничего доброго. Однокозов беспомощно посмотрел на товарищей, как бы призывая в свидетели, что сделать ничего больше не может, и вытащил руку из-за спины. В ней была зажата бутылка с мутной жидкостью.
– Что это? – грозно спросил Свят.
– Первачок, товарищ капитан, – упавшим голосом ответил Однокозов. – Первостатейнейший…
– Дай!
Поникший Однокозов протянул свое сокровище комбату. Калинник проворно перехватил бутылку и со словами «Вы позволите?» ловко вышвырнул в открытое окошко. На рельсах послышался звон разбитого стекла.
– Э-эх! – крякнул кто-то из солдат. – Какое добро спортил!
Бегичев увидел, как заходили у Свята желваки на скулах.
– Что вы наделали, товарищ старший лейтенант! – завопил Однокозов. – Я же за нее часы отдал! Кто мне их вернет?
– Молчать! – рявкнул Свят и, повернувшись к Калиннику, смерил его с ног до головы. – Ну вот что, политрук, – сказал он раздельно, – шел бы ты отсюдова!..