Толоконников с неприязнью подумал: «И этот туда же! Неужели не понимает – командир просто одержимый?! Мало недавнего ЧП. Однокозов до сих пор в санчасти лежит».
– Бойцы прибывают, товарищ инженер-капитан. Пора на посадку и нам. Пошли?
Навстречу попался торопившийся к берегу Червинский. Он запыхался и на ходу протирал очки.
– А вы куда направляетесь, профессор? – удивился Толоконников.
– Как – куда? – сердито переспросил Червинский, водружая очки на нос. – Разве я не числюсь в составе отряда?
– Тренировки-то вам зачем? Тем более в скверную погоду?
– Но я такой же член коллектива, как и остальные!
Возмущение Червинского было настолько неподдельным, а весь вид, сердитый, всклокоченный, так забавен, что Толоконников чуть не рассмеялся ему в лицо.
– В вашем возрасте, Вениамин Сергеевич, играть в солдатики абсурдно, – грубо сказал он. – Не мне вам разъяснять… Каждому, как говорится, свое!
– Нет уж, позвольте! Эта формула не для меня, чуждая формула! – бурно запротестовал Червинский, не обратив внимания на непозволительный тон инженер-капитана. – Иван Федорович Свят поддержал мою просьбу и разрешил участвовать в тренировках наравне с остальными. Я дорожу таким доверием, молодой человек. Не знаю только, почему мне до сих пор не выдали оружие. Сделайте одолжение, распорядитесь, пожалуйста.
Препираться дальше не имело смысла. Червинский принадлежал к той породе людей, которые не умеют пользоваться своими преимуществами. Такие типы не вызывали у Толоконникова уважения. Непрактичные чудаки! Когда человек достиг высокого положения, он обязан научиться приспосабливать его к своим интересам. Донкихоты благородны, но кто станет принимать их всерьез?
– Ладно, профессор, об оружии поговорим потом, – согласился Толоконников, – а сейчас поторопитесь. Вдруг без вас отплывут?
Они едва успели взбежать по сходням, как раздалась команда «Отдать концы». Катера один за другим отваливали от берега.
Море становилось все тревожнее. Высокой волны, правда, не было, наоборот, вода будто присмирела. Но дымка на горизонте постепенно темнела, воздух уплотнился и давил. Небо повисло над капитанским мостиком и сделалось зловеще-лиловым.
Устроившись возле рубки, Толоконников погрузился в раздумье. Круто, слишком круто берет дражайший Иван Федорович. Ни грамма командирского благоразумия! А ведь стоит раз поскользнуться, потом годами не оправишься. Толоконников повидал в штабах всякое. Скольких встречал с клеймом неудачников… Впрочем, Свят не собирается служить дальше. Спит и видит свой шлифовальный станок. При первой же возможности снимет погоны и будет счастлив. Бывший офицер-фронтовик дает полторы нормы в смену… Толоконников едко усмехается. Его лично такая перспектива не греет. На заводе он сможет быть не более чем рядовым инженером, в лучшем случае в малые начальнички выбьется: наедине с собственными мыслями Толоконников себя не переоценивал… В армии все проще и быстрее. Служи верой и правдой, не рыпайся, не становись поперек – и будешь продвигаться от звания к званию.
– А что, товарищ инженер-капитан, долго нам еще ожидать настоящей работы? – вторгся в мысли Толоконникова старшина. Он стоял в рубке у раскрытой двери и с видимым наслаждением подставлял раскрасневшееся лицо резким порывам ветра.
– Вам не терпится?
– Скорей бы дело сделать – да по домам. Заждались нас поди, – вздохнул Махоткин.
– Вы, кажется, с Урала? – полюбопытствовал Толоконников.
– Верно, товарищ инженер-капитан, из-под Ижевска. Леса у нас там знатные, без конца и края стоят. Сосны – во! – развел Махоткин руки. – Не обхватишь. А реки! – мечтательно продолжал он. – Вала, Ува, Нылга… Ох и быстрые! Мчат как бешеные, по порогам прыгают, того и гляди, разнесет плот в щепы. Нервы надо иметь, глазомер. У нас настоящему плотогону цены нет.
– Ну а вы каким считались?
– Я-то еще полной квалификации не достиг, хотя к самостоятельности был уже допущен.
– И нравилось?
– Еще бы!
– Значит, туда и вернетесь?
Махоткин не ответил. Он бы с радостью возвратился в родные края, но согласится ли ехать туда Мария…
У нее пятистенок свой, хоть и малое, но хозяйство, родные под боком. «Куда, – скажет, – от добра бежать?» И возразить будет нечего. Тем более у тебя ни кола ни двора.
Жизни своей теперь без Марии Махоткин не представляет. Да и без Трофимки тоже. Прикипели оба к сердцу – не оторвешь и не скажешь даже, кто дороже – мать или сын. Каждый по-своему люб. Впрочем, не было бы Трофимки, не узнал бы он и Марии…