Колонну грузовиков вечером обстреляли из засады. Ответ получился внушительный, финны его явно не ожидали: видно, приняли боевые машины за обозные, вот и напоролись. Огонь из счетверенных-то сильное впечатление производит. Один пулемет, не напрягаясь, делает триста выстрелов в минуту, а тут вчетвером с одной только машины – тысячу двести пуль в минуту, да и машина не одна. Колонна остановилась. Потом собрались и прочесали опушку. Нашли какие-то финские шмотки и брошенный автомат «суоми» с круглым диском.
Боец, который на гражданке был часовщиком, взялся его разобрать. Разобрал-то его быстро, а потом оказалось многовато лишних деталей. Не получилось его собрать, бросили в костер.
Почему-то часть роты стояла отдельно, и потому пришлось выбирать каптенармуса и повара для тех, кто стоял в отрыве от основной группы. Выбрали деда, чем он явно гордился, – мне так это и сейчас кажется хлопотным делом, а деду польстило, что его посчитали достойным, порядочным человеком. Ну он и натерпелся в первый же день. Привез мясо и, взвесив, ужаснулся – недостача, причем большая. Кинулся обратно. Ему со смехом показали на все еще лежавший на весах топор – дед его сгоряча положил вместе с мясом и взвесил. Получил дополнительно кусок с гарниром из шуточек. Привез, сварил, взвесил вареное мясо. Опять ужаснулся – мяса снова стало меньше, чем было. Чертовщина какая-то! Ну осторожненько поуточнял и успокоился, умные люди разъяснили – мясо, оказывается, уваривается, вареное легче сырого…
(Думаю, сегодня многие удивятся: во, какие лохи были! Болваны те, кто не стырил, а вернул кусок мяса, и каптер дурак какой-то – при кухне, а не воровал, да и работе обрадовался. Тоже, значит, лох. Не лохи – оне не работают! Могу только сказать: если так думают, то поганое сейчас время.)
Дни, когда подразделение деда оказывалось подальше от начальства и как бы совсем само по себе, были очень спокойными. Не было дурацкой работы из принципа, чтоб солдат непременно чем-то занять. Деду, например, очень не нравилась перебивка лент для пулемета – это было как раз «чтоб не бездельничали»: из длиннющей ленты в тысячу патронов надо все патроны вынуть, почистить саму ленту, почистить патроны и потом машинкой вставить обратно. Имелось много работы по обустройству – уже настала зима, а надо было и жилье сделать, и баньку… В войсках того времени последняя устраивалась непременно: как встали на место и надолго, тут же начинали обзаводиться баньками для личного состава. Командиры гордились, если их подчиненные и живут удобнее, и баня их лучше, чем у соседа.
Помимо деда в подразделении имелись и другие мастера – плотники. А плотник супротив столяра-краснодеревщика никакого сравнения не выдерживает. Поэтому дед еще и стройкой там руководил. Соседям нос утерли – добротные получились и блиндажи, и баня, и прочее, что требовалось. Дед хорошо и печи клал.
Одно деду жизнь отравляло – на кухне у него крыса завелась. Посреди леса – и крыса. Дед чистюлей всегда был, и такое соседство его бесило. Он раздобыл у приятелей наган – почему-то с отпиленным куском ствола, и решил крысу подкараулить у одного из ее выходов. Несколько раз крыса выбиралась не оттуда, где ее ждали, но наконец совпало, и дед ее героически пристрелил. Для остальных бойцов это приключение долго оставалось основной темой и источником всяческих шуточек и подковырок – как Иваныч за крысаком охотился. Но вместе с тем зауважали больше, потому как чистота на кухне – это дело.
А дед после похорон убиенного крыса подале от кухни задумался: что пасюк посреди леса делал? Ну не живут крысы в лесу, они в домах живут. Стал копать снег, где крысова нора была. Под снегом – слой углей. А под углями – недогоревшие доски-бревна и кирпичный свод с люком. Дом был с подвалом. Дом-то сгорел, а подвал уцелел и оказался набит всякими соленьями-вареньями, которые здорово улучшили рацион зенитчиков. Ощутимый оказался приварок.
(Опять же по нынешним понятиям – лохство сплошное: нет чтобы товарищам все это продать, а не отдавать даром… Разбогател бы!)
Вообще финские дома поражали зажиточностью. Сами-то дома не так чтоб очень, наши тоже не хуже строили, а вот городская мебель и особенно костюмы «на плечиках» – удивляли. Дело понятное – война шла в самых фешенебельных местах Финляндии, на курортах Карельского перешейка. Потом в 1944 добрались до куда более скудных и убогих мест – разительный был контраст. А на Карельском жили весьма небедные финны. В подвалах оставались запасы. И хотя политбойцы рассказывали, что финны все отравляют, наши ели. Многие поживились финским добром из брошенных домов. Дед не польстился. Еда на войне – это одно, а воровать вещи был не приучен. Посылал дочке (моей будущей маме) цветные картинки в письмах. Птички, цветочки… Пачка открыток где-то попалась, вот их и пользовал.
А еще отметил, что у финнов срубы рубили не так, как у нас. Да еще то, что сараи для хранения сена были «дырявые», бревна со здоровенными щелями уложены – видно, чтоб сено на сквозняке проветривалось…
Потерь в зенпульроте было мало, и какие-то они были нелепые. Два солдата чистили пулеметы после стрельбы. Один случайно нажал грудью на общий рычаг спуска. Находившийся напротив был убит наповал – в одном из четырех пулеметов в стволе оказался патрон…
К деревне, где стояли наши войска, из леса на лыжах прикатили гуськом пятеро финнов. Их увидели издалека и сбежались посмотреть. Кто-то ляпнул, что это финны в плен сдаваться идут. Народу набежало много, а финнов пятеро, идут целенаправленно – ясно видят же, что в деревне русские. Наверное, действительно сдаваться. А оказалось – не совсем. Подъехали поближе, шустро развернулись веером и влепили из автоматов «от живота» да по толпе. Наши шарахнулись в разные стороны, но многим досталось. А финны так же шустро по своей лыжне обратно в лес. Тут и оказалось, что поглазеть пришли без винтовок. Пока то-се, а финны уже у леса. «Если финн встал на лыжи, его и пуля не догонит». Но одного догнала. Тогда двое финнов раненого подхватили под мышки, двое других съехали с лыжни и пошли, проторивая лыжни для носильщиков, чтоб тем, кто раненого тащит, не по целине переть, – и в момент в лес.
После этого наши сделали такой вывод: без винтовки – никуда. Чтоб всегда при себе. А то умыли почти вчистую… Так и учились.
Еще дед запомнил финские окопы – старательно сделанные, глубокие, с обшивкой. И то, что во время наших артобстрелов финны утекали во вторую линию, а наши молотили по первой. Когда артобстрел прекращался и наша пехота поднималась, финны тут же занимали передовые окопы и встречали атакующих плотным огнем. Пока кому-то из артиллеристов не пришло в голову перенести огонь на вторую линию, а пехоте подняться до окончания обстрела. Вот тогда получилось почти так же, как действовали немцы в сорок первом, – финнов здорово накрыли на запасной позиции, а потом еще и пехота оказалась куда ближе. Трупов финских осталось в траншеях и ходах сообщений богато. Ребята из расчетов ходили смотреть и были там долго. Ну а дед глянул для общего развития и не особо долго зрелищем наслаждался: ну трупы и трупы, невелико счастье – на мертвецов пялиться.
И о дотах финских, о полосах заграждения дед отзывался с уважением – большая работа и грамотно сделана была.
Уже летом 1940 года. Дневной марш по пыльной проселочной дороге. На потных солдат пыль ковром садится, вместо лиц – странные маски с зубами и глазами. Не узнать, разве что по голосу. В глотках пересохло. Долгожданный привал – в лесу у озера. Солдаты толпой к воде.
Дед был дневальным, задержался. Но быстро договорился с другим парнем, с соседней машины, и тоже побежал с дороги под уклон, снимая пилотку, ремень и гимнастерку. Влетел в кучу сослуживцев, а они, полуодетые, почему-то в воду не лезут, хотя жара и пыль на зубах скрипит. Дед их спрашивать, а они пальцами тычут. В воде неподалеку от берега лежат на дне прошлогодние трупы в нижнем белье. Непонятно чьи, почти скелеты уже, но еще не совсем… Вода прозрачная, все в деталях видно.
Поплескались с краешку… Не вышло купания. Дальше поехали как пришибленные: кто там валялся – одному богу известно.