Из окон гостиницы стали выглядывать любопытные. Головы, поторчав секунды две, быстро исчезали. Корасон видел, как люди выпрыгивали из окон и, хромая, бежали в переулки. Гостиница мигом освободилась от людей, словно кухонная раковина от тараканов при внезапной вспышке света. Кое-кто даже бросил оружие.
Русские запели, предвкушая победу, — смелый и сильный ход. Корасон и раньше знал: если имеешь дело с русскими, жди решительных действий. Но на такое даже он не рассчитывал.
Тщедушный старичок в халате стоял у окна своего номера на втором этаже. Присмотревшись, Корасон заметил, что волосы на голове старика растут клоками. Руки он сложил на груди. Нет, все же на нем не халат, а какое-то легкое восточное одеяние синего цвета, решил Корасон, припомнив, что и раньше видел эту странную одежду.
В быстро сгущающихся сумерках Корасону все же удалось рассмотреть лицо старика. Явно азиат. Старик, улыбаясь, поглядывал то направо, то налево. Зрелище его явно развлекало. У него было выражение лица человека, ожидающего на десерт чего-то необычного.
Корасон вдруг с ужасом осознал, что скрывалось под этой улыбкой. Для азиата атака русских была просто забавой, возможностью занятно провести время. Его спокойствие порождалось вовсе не наивностью, а полным удовлетворением, уверенностью человека, рубившего весь день дрова и не возражающего расколоть еще пару поленьев.
Азиат устремил взор на президентский дворец и встретился взглядом с Корасоном. И все та же безмятежная улыбка раздвинула его губы.
Корасон сжался за шторой. Ему стало страшно, хотя он находился в собственном дворце, в своей стране. Он знал, что сейчас случится.
— Хуанита, — взмолился он душе умершей. — Если ты слышишь меня, знай, я признаю твою правоту!
Глава пятая
Майор Мануэль Эстрада сделал все, что в его представлении означало разорвать отношения с Америкой. Ни прежде ему пришлось заняться мертвым англичанином. Он приказал убрать труп из приемной Генералиссимуса, смыть кровь и похоронить тело и после этого отправился облегчить душу в баре с друзьями.
«Облегчение души» несколько затянулось, и, когда Эстрада вышел из бара, уже стемнело. На главной улице, прямо на мостовой, валялся пьяный. Эстрада пнул его ногой.
— Вставай, пьяница! — рявкнул Эстрада. — Идиот несчастный. У тебя что, других дел нет? Пьяный осел.
Склонившись над пьяным. Эстрада коснулся его лица — оно было холодно, как лед. Человек был мертв. Эстрада поторопился извиниться перед покойником за то, что назвал его пьяницей. Только тут он обратил внимание на синий блейзер и на дырку в голове. Англичанин, небезызвестный доктор Джеймсон, нашел здесь, на мостовой, свой последний приют.
Эстрада с силой рассек рукой воздух. Посторонний человек не понял бы, что означает этот жест. А он означал, что Эстраде некогда возиться с телом — у него есть дела и поважнее.
Один умный человек сказал: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Эстрада помнил, кто был этот мудрец. Иисус из Библии. А ведь Иисус — Бог. Значит, если майор Мануэль Эстрада, живой с головы до пят, станет хоронить мертвеца, то совершит большой грех. Против Иисуса. А быть грешником плохо.
Пусть этот доктор Джеймсон лежит себе на мостовой и дальше.
Американское посольство располагалось в современном, вытянутой формы здании из алюминия и бетона. Кто-то говорил майору Эстраде, что это здание — воплощенная в материальной форме индейская молитва. Оно как бы символизировало общее индейское прошлое Америки и Бакьи. Два народа — одно будущее.
Мануэль Эстрада, возможно, не был самым большим умником на острове, и все же он понимал: если тебе кто-то говорит, что у него с тобой много общего, значит, этому человеку что-то от тебя нужно.
Эстрада все время ждал, что американцы начнут качать права. Он не верил, что такая щедрость может быть искренней. Никогда не верил. Но они ничего не просили, и от этого Эстрада ненавидел их еще сильнее. Он давно затаил на них злобу, поэтому выполнить приказ президента ему было нетрудно.
Подойдя к парадному подъезду посольства, Эстрада забарабанил в дверь. Ему открыл морской пехотинец, подтянутый, в форменных синих брюках и рубашке цвета хаки с позвякивающими на ней медалями.
Эстрада потребовал аудиенции у посла, сказав, что у него срочное поручение от президента, Генералиссимуса Сакристо Корасона. Посол поспешил выйти.
Не новичок в политике, посол давно знал о наращивании русскими военной мощи в регионе. И слышал о договоре.
— Вот что... — начал Эстрада.
— Да? — вежливо отозвался посол, стоя в халате и шлепанцах.
— Убирайтесь-ка вы из нашей страны, да поскорее. Валите отсюда. Мы вас терпеть не можем. Кончаем крутить любовь!
— Что вы имеете в виду под «кончаем крутить любовь»? — спросил пораженный посол. — Хотите прервать дипломатические отношения между нашими странами?
— Да. Именно так! Вот и убирайтесь. Прямо сейчас. Отлично. Спасибо. Большое спасибо. Точно сказали — никаких дипломатических отношений. Кончаем. Прерываем. Навечно. Чтобы нога ваша больше не ступала на наш остров. Да не расстраивайся ты так, гринго. Все когда-нибудь кончается. Давай-ка выпьем за наш разрыв. И не увозите ваши запасы спиртного. Мы их посторожим.
В Америке получили официальное уведомление о случившемся. Никаких сомнений не оставалось — русские захватили секретное оружие и теперь могут одержать победу в войне.
Комментатор национального телевидения, считавший ранее, что нерешительность руководства Бакьи вызвана нечеткой моральной позицией США, заявил, что все происходящее — еще одно доказательство того, что «одними кораблями и снарядами ничего не добьешься».
Этот комментатор появлялся на экране несколько вечеров в неделю и длинно разглагольствовал о вещах, в которых плохо разбирался, — он не представлял себе толком, что такое армия и как реально обстоят дела; он попрежнему верил, что Америка может удерживать иностранное государство от военных действий, предоставляя его лидеру ежегодно миллион долларов. С таким же успехом можно остановить мафию, послав кому-нибудь из мафиози молока и печенья. В другой стране и в другое время комментатора публично высмеяли бы, а в Америке ему смотрели в рот миллионы зрителей.
Президент США тоже внимательно выслушал все, что сказал комментатор. Подобно всем, кто понимал, как на самом деле обстоят дела, он не мог уважать этого человека. Однако, видя его никчемность как журналиста, президент отдавал ему должное как сильному пропагандисту.
В Бакье все пошло шиворот-навыворот. Улучив подходящий момент, президент уединился в своей комнате и подошел к специальному красному телефону — для связи с КЮРЕ.
— Что происходит на Бакье? — спросил президент.
— Понятия не имею, сэр, — ответил кислым тоном доктор Харолд В.Смит.
— У нас там провал за провалом. Не сомневаюсь, что ваши люди — хорошие исполнители, и все же они ничего не добились. Отзовите их.
— Вы сами попросили их о помощи, — возразил Смит.
— Не нуждаюсь в ваших напоминаниях.
— Я не хотел быть невежливым, сэр, но вы заключили договор с Синанджу. А они очень отличаются от обычных подчиненных. Рим еще не был построен, а Синанджу уже четко разработали ритуал прекращения службы у императора.
— Что это значит?
— Я сам не в курсе, — сказал Смит.
— Вы хотите сказать, что, наняв такого убийцу, его невозможно остановить? Потому что не знаешь тонкостей ритуала?
— Что-то вроде этого. По сути — невозможно. У нас с Синанджу заключен контракт — нам подготовили по их системе одного человека. Самого Мастера Синанджу мы никогда не использовали. Вы — первый, кто дал ему особое задание.
— И что же теперь делать?
— Советовал бы вам не вмешиваться. Пусть работает. По существу, в международной политике мало что изменилось со времени династии Мин. Возможно, это ничего не даст. Но, мне кажется, и я даже готов спорить, что его вмешательство принесет свои плоды.