Голос Руби вдруг взлетел до пронзительного визга:
— Пусть это тебя не волнует. Тебе надо нагнать жирок. Съешь все за милую душу. — Она что-то мешала ложкой в мисочке.
Даже под этим бесформенным одеянием Римо различал точеную форму ягодиц, изысканную линию длинного бедра, высокую полную грудь. Он сел в постели.
— А известно ли тебе, что если бы не прическа, ты была бы очень привлекательной женщиной, — сказал он. — А так твоя голова напоминает пшеничное поле после урагана.
— Ты прав, — задумчиво произнесла Руби. — Но оставь я старую прическу, меня бы тут же схватили. Лучше уж потерпеть, пока мы не вернулись домой. На вот, ешь.
Римо внимательно обследовал тарелку, которую ему вручила Руби. Вроде бы все овощное, но эти зеленые и желтые волокна он никогда раньше не видел.
— Скажи, что это? Я не ем неизвестные блюда. Всегда есть опасность, что в тарелке окажутся приготовленные особым способом шейки или требуха.
— Это всего лишь зеленые овощи. Ешь и не волнуйся. — Девушка положила овощное рагу на тарелку Чиуна.
— Какие именно овощи? — продолжал приставать Римо.
— Что за допрос? Зелень есть зелень. Овощи есть овощи. Тебе что, нужен специальный человек для снятия пробы? Может, возомнил себя царем и думаешь, что тебя хотят отравить? Так вот что я скажу тебе: никакой ты не царь, а простофиля с рыбьими губами, от которого одни неприятности. Ешь.
Римо понял, что ему не отвертеться, иначе Руби снова завизжит так, что хоть святых выноси, и осторожно попробовал еду.
А что, неплохо. Тело его принимало эту пищу. Римо заметил, что глаза Чиуна открыты. Руби, видимо, тоже заметила это, потому что тут же подскочила к Чиуну и заботливо завозилась, помогая тому сесть в постели. Потом решительно вручила старику тарелку со словами:
— Все это надо съесть.
Чиун кивнул, вяло положил в рот немного зелени, но, попробовав, стал уплетать за обе щеки.
— Мне незнакомо это кушанье, но оно недурно, — заявил Чиун.
Римо тоже ничего не оставил на тарелке.
— Молодцы, вот вам еще, — сказала Руби. — Это придаст вам силы.
Она снова наполнила тарелки и, усевшись на деревянную скамеечку для ног, следила за ними, словно боясь, что иначе они надуют ее и ничего не съедят.
Когда с едой было покончено, Руби сложила грязную посуду у печки и снова уселась на скамеечку.
— Думаю, мы сумеем договориться, — сказала она.
Чиун поторопился кивнуть. Римо смотрел на нее, не говоря ни слова.
— Я беру дело в свои руки, а вы поступаете в мое распоряжение, — заявила Руби.
Чиун снова кивнул.
— С какой стати? — поинтересовался Римо.
— Потому что я знаю, что делаю, — ответила Руби. — Вам известно, что меня прислало ЦРУ. О вас я не знаю ничего, знаю только, что знать не хочу, на кого вы работаете. Но давайте посмотрим правде в глаза — что вы, собственно, сделали? Ничего не хочу сказать, вы разбираетесь, кто как ходит и у кого какое оружие, где спрятано, но дальше-то что? Тебя, простофиля такой, чуть не пристрелила охрана, а потом вас обоих засадили в клетки, и Руби пришлось вас вытаскивать. — Она покачала головой. — Да, толку от вас немного. И вот что я скажу. Мне хочется выбраться отсюда живой, поэтому мы поступим так: я разделаюсь с Корасоном и поставлю на его место другого человека, а затем мы берем аппарат и возвращаемся в Америку. Старый джентльмен согласен?
— Его зовут Чиун, — огрызнулся Римо. — Что это еще за «старый джентльмен»!
— Вы согласны, господин Чиун? — спросила Руби.
— Согласен.
— Хорошо, — сказала Руби. — Значит, заметано.
— Эй, минуточку! Что значит «заметано»? — взвился Римо. — А я? Меня не спросили. Я что, уже не в счет?
— Даже не знаю, что и сказать, — отозвалась Руби. — Ну, похвастайся, что ты сделал?
— А-а-а, — только и смог произнести с негодованием Римо.
— Сам видишь, рыбка, — сказала Руби. — Ты не в счет. Тебе даже сказать нечего. И вот что я еще хочу сказать. Когда мы отсюда выберемся... у нас со старым джентльменом... мистером Чиуном... есть договоренность. Вы учите меня распознавать, у кого какое оружие. Так?
— Так, — ответил Чиун. — Сорок процентов.
— Двадцать, — поправила его Руби.
— Тридцать, — примирил их Римо.
— Ладно, — согласилась Руби. — Но он, — она указала на Чиуна, — пусть сам выплачивает твою долю. Может, этого хватит на новые носки. — И она презрительно фыркнула. — Деревенщина.
— Хорошо, мадам Ганди. Ну, а теперь, когда ты за главного, поведай нам, каким образом и когда ты планируешь расправиться с Корасоном?
— Каким образом — тебя не касается. Проговорись — и хлопот не оберешься. А вот когда — скажу. Прямо сейчас. Операция уже началась. Поешь еще овощей.
— Вот это верно, Римо. Поешь, — поддакнул Чиун.
Генералиссимус Корасон тщательно составил свое обращение к народу. Вчера из его рук ускользнул старый хунган, теперь вот сбежали американцы, но все это не столь важно. Главное — у него остался его чудо-аппарат, а он показал на деле, что может справиться и с американцами, и с семьей старца. Только вчера он с легкостью уничтожил сына хунгана. Поэтому в сердце Корасона не было страха, когда он писал обращение, величая себя Живым Богом, Вечным правителем и президентом Всея Бакьи.
Выйдя из дворца, Корасон остановился на ступенях, которые вели во двор. Перед походом в горы, где он намеревался стереть с лица земли старого вудуистского вождя Самди, он зачитает солдатам свое обращение.
Но где же войска?
Корасон оглядел двор перед дворцом. Ни одного солдата не было видно. Взгляд его упал на флагшток. На веревке, чуть ниже флага, висело чучело. Военная форма, высокие сапоги и вся грудь в орденах. Чучело распирало от плотно набитой ваты; с первого взгляда было ясно, что оно изображает Корасона. С груди чучела свисала тряпица. Ветер развернул ее, она натянулась, и Корасон смог прочитать следующее:
«Хунган с гор объявляет: Корасон умрет. Сам же он станет верховным правителем Бакьи».
Генералиссимус Корасон уронил обращение на каменные ступени и опрометью бросился во дворец.
Глава двенадцатая
Генералиссимусу Корасону пришлось четыре раза повторять приказ: перепуганный солдат боялся лезть на мачту за чучелом генерала и тряпкой с угрожающим текстом.
Пока солдат карабкался по мачте, барабаны вдали застучали сильнее и стоящие на карауле у дворцовой стены солдаты в страхе начали поглядывать на горы.
— А теперь сожги его, — приказал майор Эстрада солдату, после того как тот срезал чучело, тяжело упавшее на землю, а затем съехал по мачте сам.
— Только не я, майор, — взмолился солдат. — Не заставляйте меня.
— Почему?
— Я, может, и так жизнью поплачусь за то, что сделал. Не заставляйте меня еще жечь эту магическую штуковину.
— Нет магии сильнее магии президента, — рявкнул Эстрада.
— Верю. Но пусть тогда магия президента уничтожит эту магию. А я не буду. — С этими словами солдат подобрал винтовку и вернулся на свое место в карауле.
Эстрада почесал в затылке, а потом сам оттащил чучело в мастерскую рядом с гаражом, где свалил его на кучу тряпья.
Корасон поблагодарил Эстраду за помощь. Президент сидел в тронном зале, и на шее у него болталась на кожаном шнурке солонка.
— Пора кончать со старым хунганом с гор, — сказал он.
— А кто будет кончать? — поинтересовался Эстрада.
— Мы. Ты. Армия.
— Солдаты дрожат от страха. Вам повезет, если хоть шестеро пойдут с вами.
— Чего же они боятся?
— Слышите, как громко стучат барабаны? У них от этого стука штаны мокрые, — сказал Эстрада.
— Но у меня есть смертоносное оружие.
— Они услышали о нем только месяц назад. И не привыкли бояться его. А барабаны они слышат всю жизнь, и каждый раз при звуках этой дроби у них сжимается сердце.
— Нужно схватить старца. Тогда никто не посмеет мне угрожать. Американцы наверняка уже на пути домой.