Значит, все так и есть.
Значит, нечего больше к ним подходить.
Значит, с этой минуты их надо презирать. И самого Архипова, и его заумного Кирилла...
Валере стало скучно и одиноко на палубе; он чувствовал, что и Зойка стоит здесь, под брызгами и дождем, вынужденно, через силу улыбаясь ему.
«Метеор» летел, оставляя сзади мокрый неприютный берег с теми же черными от дождя, принявшими слишком много влаги, тоскливыми бревенчатыми домами, сараями, хмурым, негостеприимным леском, и не было для Валеры во всем этом ничего колдовского, прекрасного, о чем с таким надрывом пишут авторы в статьях и книгах о Севере, — попробуй не похвали его, не задохнись от восторга — в порошок сотрут!
— А мне все равно нравится, что мы поехали, — упрямо сказала Зойка и так изломала свой чистый лоб зигзагами тонких морщинок, что можно было усомниться в правдивости ее слов. И Валера подтвердил, без упрямства, но так же неискренне:
— И мне...
Зойка не была виновата в том, что произошло, и он, взрослый и настоящий мужчина, не должен показывать вида, будто что-то случилось. Отец не раз говорил ему: «Я ненавижу разные там копания в себе, страдания и грусть, но если вдруг что-то такое случится, держи себя в руках, грусти и страдай про себя и никогда не ищи сочувствия у других: другие не любят грустных и страдающих, а любят веселых и деловых...»
И Валера решил тут же прогнать всю грусть. Развеять, сдуть, как пыль.
— Ты знаешь, где мы сейчас движемся? — спросил он преувеличенно бодрым голосом, приподымая низко опущенный на глаза капюшон. — Кижскими шхерами! — и подумал про себя: шхеры — это звучит! Есть в этом слове что-то суровое, по-настоящему морское, скандинавское, что-то отдающее викингами или варягами. Валера был сыном историка и кое-что прочел, побольше Зойки. Интересно, знает ли она, что славяне писали и выговаривали «воряг», скорее всего от слова «вор»? Не очень-то лестное прозвище для воинственного племени, представителей которого когда-то призвали славяне и которое, говорят, задолго до Колумба открыло Америку...
Валера спросил об этом у Зойки — она не знала.
Дождь между тем усиливался.
— Пошли внутрь, — сказал Валера, подталкивая ее к двери.
— Не хочу! — ответила Зойка и радостно нырнула в салон.
— Кижи! — закричал кто-то таким голосом, каким кричат «пожар!». Однако головы лишь некоторых пассажиров повернулись к окнам. Валера с Зойкой, Женя с «Зенитом» наготове и Василий Демьянович повставали с мест. Олег Петрович не шевельнулся в кресле, будто сотни раз подъезжал к Кижам.
Валера увидел впереди по ходу корабля знакомый темный тройной силуэт: церкви и колокольня уходили в низко нависшее над землей пасмурное небо, и казались они до обиды, до удивления привычными, сто раз виденными и поэтому не совсем настоящими.
Затем церкви исчезли, мимо промелькнули какие-то лесистые островки и снова появились уже с другой стороны и стали стремительно приближаться. Ах, до чего же знакомы! И казалось полной нелепостью, что эти церкви отпечатываются перед Валерой не на глянцевитом чистом листе, не на аккуратной странице книги с полями, не на застекленном эстампе в тонкой золотистой рамке, а на сереньком мглистом фоне, мокрые от дождя, черные, старые, почти бесцветные, и в общем-то никакого впечатления, никакого удивления и восторга. И очень мешали удивлению и восторгу грязновато-хмурые волны озера, скудная, приглушенная дождем и тучами зелень: какие-то кустики, деревца, строения...
Василий Демьянович приказал немедленно одеваться, впрягаться в рюкзаки и незаметно, по одному, без паники пододвигаться к выходу.
Они должны быть впереди, если хотят иметь над головой крышу.
Все получилось так, как рассчитывал Лошадкин: они первыми сбежали на широченный дощатый причал со спасательными кругами и ярко-красными, как мухоморы, огнетушителями, с пожилой теткой в крестьянском платке и мокрой телогрейке.
Она помахивала толстой книжечкой билетов и настоятельно требовала:
— Билеты, билеты! Берите билеты в ансамбль!
По их головам, по плечам и рюкзакам сосредоточенно, однообразно и тупо бил дождь.
— Дети, не потеряться! За мной!.. — подал новую команду Василий Демьянович, квадратный, дюжий, в синем, нелепо длинном (страдал ревматизмом, и ему было не до моды, как он объяснял) прорезиненном плаще и с огромным рюкзаком за спиной.
Они поспешно сбежали с причала. Шагах в сорока уходили в холодное грязновато-хмурое, как и вода, небо деревянные сооружения: вся в главах и главках Преображенская (и между прочим, в строительных лесах — ее что, ремонтируют?), и рядом с ней тоже многоглавая, но уже совершенно другая по форме, с изломанным светлым зигзагом фронтонного пояса на срубе, Покровская, и высокая колокольня, похожая на былинного дозорного воина в остроконечном шлеме, бдительно глядящего вдаль...