— Сведения подтвердились, гостиницу еще не построили, и придется попытать счастья на дебаркадере.
— А что это? — спросила Зойка. С ее челочки сильно и очень красиво капало.
— Ну пристань такая... где живут, — пояснил Валера и нетерпеливо закрутил головой. — А где же он? Где?
— Километрах в трех отсюда, — ответил Василий Демьянович, и Зойка вдруг по-мальчишески присвистнула:
— И каждый день будем таскаться сюда?
— Кто хочет. Силой не потащим, — пообещал Василий Демьянович. — Можешь весь день валяться на постели или варить нам обед.
— Спасибо! — возмутилась Зойка. — Я среди вас самая молодая и девочка, и вы обязаны за мной ухаживать.
— По-моему, ты уже добилась этого, — сказал Василий Демьянович и рассмеялся, а Валера насупился: «Ну нет! Они глубоко ошибаются, если думают так...» — Какая тишина и как пустынно! — продолжал Лошадкин. — А когда-то здесь был центр большого района, сюда съезжались на ладьях сотни людей на молебны и сходки — суемы, по-местному, — и были здесь школы, кузницы, и стоял стрелецкий гарнизон... Шум, гам был, жизнь клокотала...
Они шли, а Валера время от времени незаметно оглядывался назад.
Сзади, на краю небольшого взгорка, появились наконец Архиповы. Отец — пониже, с небольшим синим чемоданом в руке; его наследник — повыше, с огромной ярко-красной сумкой.
Сразу видно, что не туристы, настоящий турист всегда старается нагрузить плечи и спину, так и нести легче, и руки свободны. Этот чемодан да и сумку Архипов, конечно, привез из какой-нибудь заграничной командировки, потому что, по словам отца, он часто ездит и в Лондон, и в Париж, и в Рим на разные конгрессы и симпозиумы.
Дорога была то грязная и хватала за ноги, то песчаная: шагать по ней было легче. Они прошли мимо небольшого грустного кладбища с могилами, выложенными камнями, с гниловатыми покосившимися крестами и новыми деревянными обелисками.
— Смотрите, какие здесь кресты! — сказал Женя и встряхнул большим рюкзаком за плечами. — Ни разу таких не видел... Под главной перекладиной еще одна, косая, и сверху...
— И под таким необыкновенным крестом не хочу лежать! — заявил Василий Демьянович.
— А сверху доски набиты, что-то вроде крыши...
— Хоть прячься под ним от дождя! — нашелся Валера.
— И под такой не хочу, даже с крышей! — не унимался Лошадкин.
— А кто ж вас гонит под него? — усмехаясь, спросил Женя. — Живите на здоровье.
— Что я и делаю... Разве не видно?
Валера снова обернулся: сзади, в мутной дождевой завесе, равномерно и быстро шел усатый рыбак. Он был в толстых резиновых сапогах и шел, не разбирая дороги, по грязи и лужам.
— Вас кто-нибудь преследует? — громко спросил Женя, шагавший сзади всех. — Считаю, что можно двигаться быстрее... Мы не все выжали из себя... Поднажмем!
— Женя, оставьте свою иронию при себе, — бросил Василий Демьянович, — а если вы устали, можете идти медленней.
Женя неопределенно хмыкнул, и было видно, что он совсем не устал, а на него вдруг напало веселое настроение.
Впрочем, на какое-то время отец и Лошадкин пошли тише, но скоро взяли прежний темп. Дождик сек лицо. Ноги скользили по дороге. Небо было беспросветно серым, низким. Зойка стала отставать. Пожаловалась, что натерла левую ногу. Валера из солидарности тоже приотстал. К тому же он все еще чувствовал вину перед ней.
— Не бойся, это совсем близко, — пытался он подбодрить Зойку. — И не вечно же будет дождь.
Наконец впереди появились смутные темные пятна — какие-то дома, и еще одно большое у воды — сам дебаркадер.
Первым по длинным, подрагивающим сходням взлетел на дебаркадер Олег Петрович, последними — ребята. Громоздкая двухэтажная пристань была похожа на петрозаводскую, где они покупали билеты на «Метеор». Здесь была даже пустая комната ожидания с удобными, как на вокзалах, деревянными диванчиками, столиком и буфетом. Олег Петрович куда-то исчез и через несколько минут снова появился. Энергично потирая руки и пряча в карман пиджака паспорт и оплаченные квитанции за жилье, выдохнул:
— Все! Не даром бежали, а вы, Женя... Каюта № 4, второй этаж... Идем!
По узкому трапу они взобрались наверх. Олег Петрович не очень уверенно толкнул дверь, и они очутились не в каюте, а в большой, как зал, комнате с десятком зеленых коек и тумбочек. Только две койки были заняты — на спинках висели платок и куртка, а у окна сидели на стульях какие-то пожилые женщины и разговаривали. На полу, прислоненные к стенке, сохли десятка два блеклых акварелей.