Валера исподлобья посматривал на Кирилла, чутко прислушиваясь к каждому его слову, чтоб хорошенько врезать ему за «эксперта».
Внезапно отец отвернулся от окна и, ни на кого не глядя, пошел к двери, открыл ее сильным рывком, и его шаги загремели по трапу вниз.
Зато у Зойки — вот какая она, оказывается! — было великолепное настроение: босая, в облегающих брюках от тренировочного костюма и трикотажной обтягивающей кофточке с этими дурацкими деревяшками ожерелья, она неслышно ходила вдоль стенки, где сушились акварели, и, что-то радостно мурлыча под нос и улыбаясь, рассматривала их.
Отец не возвращался, и Валера решил разыскать его. Заглянул в комнату ожидания, на камбуз с плитой, расположенной на корме дебаркадера. Отца он увидел на противоположном борту, обращенном не к острову, а к озеру.
Тот облокотился на поручни и, не обращая внимания на мелкий дождик, смотрел на темно-коричневую воду и время от времени сплевывал за борт.
— Папа, почему ты ушел? — спросил Валера.
Отец сплюнул еще раза два и повернул к нему худое, холодное, застывшее в мелких дождевых каплях лицо.
— Хотел найти каюту со свободными местами. Нет, говорят, больше. Все забито.
— Придется жить там, — сказал Валера и глубоко вздохнул. — Что ж делать? А Женя — вот странный, по-моему, он терпеть нас не может, подтрунивает в душе — я давно заметил. Ну зачем ему надо было...
— Ты не прав, — тут же вступился за Женю отец. — Он еще молод и во всем хочет быть самим собой.
— Но зачем он хотел уступить им свою койку? — чуть не закричал Валера.
— Он хорошо воспитан своей мамой, его мама очень корректная, вежливая женщина. И потом, Женя ничего не знает о наших отношениях с Архиповыми.
«Ага, «наших» — не укрылось от внимания Валеры.
— А вообще, если говорить честно, — продолжал отец, — Женя ни рыба ни мясо. Понял?
Что ж тут было не понять? Убийственная характеристика. Самое плохое в устах отца это быть ни рыбой ни мясом, или трехнутым из-за угла пыльным мешком, или быть ни богу свечкой, ни черту кочергой. Отец любил и уважал таких людей, каким был сам, — решительных, определенных, которые знают, с кем они, чего хотят и зачем живут на земле.
Рядом послышались шаги, негромкие, неуверенные, будто ищущие во тьме дорогу.
Валера с отцом вздрогнули. Будто ждали одного и того же. И обернулись.
К ним по борту дебаркадера шел старший Архипов, полноватый, в расстегнутой, новенькой — только из магазина — куртке, с каким-то странным, бледноватым, смущенным лицом.
— Я уйду, — шепнул отцу Валера.
— Нет, не уходи, — взял его за руку отец. — Тебе незачем уходить.
Вот Архипов остановился перед ними.
Заговорил он не сразу, а помешкав с полминуты, видно, нечасто попадал в такое положение.
— Здравствуй, Олег, — проговорил Архипов. — Обиделся на меня? Не хочешь узнавать?
— Считай, что так, — резко произнес отец, — сказал бы я тебе несколько крепких слов, да лучше помолчу.
— Это почему же? — спросил Архипов. — Валяй уж. Говори.
— Очень они неакадемические. Можешь не понять.
В эту минуту Валера был страшно горд за отца, который сразу поставил на место этого человека, несмотря на все его заслуги и звания. Валере даже стало немножко жаль Архипова.
— А ты попробуй. Авось пойму.
— Бесполезно, — отрезал отец. — Ты оторвался от живой жизни и от своих бывших друзей. Что тебе нужно от меня?
— Ничего. Как и прежде.
— Ты, наверно, очень рад, что сбылось твое пророчество, — сухо и холодно, прекрасно держа себя в руках, проговорил отец.
— Чему ж мне радоваться? — уже без всякой растерянности на лице, ровно и четко сказал Архипов. — Обидно, что ты допустил это, Олег... Повторяю, у нас на кафедре было б еще хуже...
— Все зависело б от тебя. Что тебе стоило? Все могло б быть иначе... Могло ведь? — бесстрастно, но с внутренним напряжением спросил отец,
— Не могло, — сказал Архипов, мягко сказал, но без тени раскаяния. — Не имел права. Не знаю, как в других институтах, но у нас на кафедре так не принято. У нас другие нравы. Это слишком серьезно и важно.
— Для кого? Для тебя? — отец все-таки не выдержал и перебил Архипова.
— Для тебя. Нужно было еще много работать над диссертацией. Знал ведь, что от этого во многом будет зависеть твое будущее.
— Ты о моем будущем не беспокойся! — совсем не совладав с собой, прервал его отец. — Ты о себе подумай. — Ты добился такого положения — все, что не напишешь, идет на «ура», по инерции, с былой славы жирные купоны стрижешь. А многое твое уже читать нельзя.