Валера тоже ринулся и, наконец, увидев отца, пробился к нему, по широким деревянным ступеням взошел на крыльцо с резными подзорами и столбами, потом вместе со всеми в просторные, пахнущие сосновым деревом и смолой сени-галерею с удобными лавками у стен для отдыха прибывших издалека и в главное помещение церкви — неожиданно огромное и величественное внутри. И зажмурился от блеска иконостаса, от пестроты икон, затейливой золоченой резьбы «царских врат», от орнамента колонок и карнизов, от божественных плоских лиц, бесстрастно, пристально, исступленно глядящих на него. «Каждая икона в отдельности — ерунда, пустяк, никакого впечатления, — думал Валера, — а вот когда их так много, да вокруг столько золота и резьбы — это уже ничего, бьет по глазам, действует!»
— А где Зоя? — спросил, подойдя к Валере, Василий Демьянович — он сжимал в руке почерневшую лемешину, изъеденную непогодой, временем и древесным червем.
— А я откуда знаю? — не очень любезно ответил Валера. — Наверно, отстала.
— Что ж ты?
— Ничего страшного, попадет во вторую очередь, — мстительно сказал Валера.
Он не только не испытывал угрызения совести, что ушел от нее, но и был рад, что так получилось: он, во-первых, не приставлен к ней, а во-вторых, если она хочет, чтобы он все время опекал ее, пусть и ведет себя соответственно. Больше Валера старался не думать о Зойке. Однако он все время зорко оглядывался вокруг и внезапно увидел ее вместе с Кириллом. Потом он заметил Павла Михайловича с Женей: они шли плечо в плечо и о чем-то оживленно переговаривались. Ну и ну! Небось отцу это не понравится, если попадутся на глаза.
До чего же все сломалось и перепуталось в их компании! И все ведь из-за Архиповых, старшего и младшего.
В голову лезло столько разных мыслей, что трудно было сосредоточиться, слушать экскурсовода и заставить себя любоваться тем, что было внутри этой знаменитой церкви.
Валера закидывал вверх голову, разглядывая потолок с расписанными растительным орнаментом балками-тяблами, меж которыми когда-то красовались громадные клинья с изображением архангелов, погибшие, по словам экскурсовода, в войну; смотрел, как сквозь узкие, в кованых решетках окна в боковых прирубах столбами вливается дневной свет; экскурсовод рассказывал об инженерно-строительной сметке и мудрости плотников: главы и бочки устроены так, что ни одна капля, упавшая с неба, не проникнет внутрь храма, а по хитрой системе водостоков будет отведена вниз и сброшена на землю — и до сих пор стоит он.
Валера внимательно слушал четкий голос и все-таки... Все-таки он ни на минуту не мог забыть, что Зойка держится не совсем правильно, что вообще неясно, как теперь ему себя вести и с ней, и с Кириллом, и даже с Женей.
Впрочем, Кирилл ни в чем не виноват.
Валера опять стал разыскивать глазами младшего Архипова, разыскал. Что ж это такое — где же Зойка? Ее не было рядом с Кириллом, рядом с ним была та самая длинноносая девчонка с венком на голове. Венки были и у других ее подружек, и васильки не успели еще завять. Кирилл появлялся то справа, то слева от нее и слегка суетился. И что-то говорил, с жаром жестикулируя. Вот сейчас, например, он показывал на громадный, весь в узорах деревянный крест, стоявший под торжественным иконостасом, и что-то объяснял. Девчонка согласливо кивала, почесывала кончик носа, улыбалась, изумленно двигала тонкими бровями, и чистые, с синей искрой глаза ее вдруг становились большими-большими. Они были удивительно подвижными: скучно — сужались, интересно — разлетались во всю ширь, обдавая синевой.
Иногда, покидая Кирилла, она подходила к какому-то молодому очкарику с бородой — борода густая, волнисто-жесткая, черная, точно в деготь опускали, в рыжей, сильно вытертой замшевой куртке, с двумя — как и у Жени — фотоаппаратами на груди, что-то шептала ему на ухо, и он отвечал. Другие ребята-туристы плотно держались возле него — не он ли у них за начальника? — и при этом разинув рты слушали экскурсовода, как вряд ли слушали какой-либо урок. Потом девчонка опять возвращалась к Кириллу:
«Встретил здесь старую знакомую? — подумал Валеpa. — Или впервые увидел ее в этом буфете и втрескался?» Как бы там ни было, но от сердца его отлегло. И еще сильней потянуло к Кириллу. С новым легким и радостным чувством Валера стал рассматривать в нижнем ярусе самую старую икону — икону Преображения. Но, как и все их домашние иконы, она не задела, не взволновала. Валера видел лишь темное, угрюмое, примитивно написанное лицо.
— Знаешь, что смотреть, — услышал он за спиной голос Кирилла. — Сильно, правда? Сколько в нее вложено!