— Весь луг улыбается! — Она помахала сорванной ромашкой. — И весь остров!
— Твоя ромашка похожа на солнце, — сказал Кирилл и почему-то засмеялся. — Ну посмотри — маленькое солнышко!
— Каким его рисуют дети. — Маша зажмурилась и подбросила вверх ромашку.
Валера молчал. У них был какой-то свой разговор, и он заставил себя отойти от них. Все его знакомые затерялись среди экскурсантов. Каждый был сам по себе. Люди бродили по выбитым в густой траве тропинкам, ходили из дома в дом. Валере стало грустно, вся его уверенность в себе и бойкость куда-то пропали. Было почему-то обидно и даже слегка пощипывало глаза. Выходит, все-таки нет у него чего-то такого, что есть у других, и не все он понимает так, как нужно, и многое вообще не видит, а если и видит, то уж очень обыкновенно и скучно, и судит о сложных вещах сплеча, как отец.
— Валер, — вдруг услышал он, всходя на крыльцо дома Ошевнева, и увидел внизу Зойку, ее поднятое вверх курносенькое светлоглазое лицо с ярким румянцем на щеках.
— Чего тебе?
— Куда ты все убегаешь? Прямо не угонишься за тобой.
Валера промолчал, и она торопливо застучала кедами по ступенькам. Он не спешил показать свою радость оттого, что она снова ищет его. Брови его сдвинулись, и лицо потеряло обычную живость.
— Ой, смотри! — Зойка тронула пальцем кованый светец для лучины. — Как жили люди! Представляешь, какой был свет в избе? — Валера ничего не ответил. — Как они читали при нем? Глаза, наверно, портили, в очках ходили, копотью и гарью дышали...
— Ты думаешь, тогда было много грамотных? — не смог удержаться Валера. — И книг было как сейчас?
Зойка наивно пожала плечами:
— Ну не как сейчас, но ведь были же... — Через минуту она сильно качнула рукой подвешенную к балке деревянную люльку и, забывшись, залилась смехом: — А вот это здорово — удобно! Полная механизация! Качнул раз — и надолго!
— Пожалуй, — сказал Валера. Видно, в этом деле у нее был некоторый опыт: возилась с сестренками.
Вообще эмоций у Зойки было хоть отбавляй. Она ахала при виде громадной русской печи, осторожно касалась ее ладонью, точно боялась обжечься; подолгу, со знанием дела разглядывала старинные, расшитые украшениями женские платья; с умилением и жалостью на лице приподняла с подоконника вырезанную из дерева лошадку.
— Смотри какая! Как бедно жили люди!
— Положи, — сказал Валера.
Выходя из этого дома, они наткнулись на Василия Демьяновича. Он кивнул Валере и велел следовать за ним. Вся их компания собралась у водяной мельницы — был тут и Женя, — и отец сказал:
— Хватит на сегодня. Нельзя все сразу, и Кижи в больших дозах вредны.
Ему никто не возразил, даже Женя.
А может быть, отец равнодушен не только к иконам и тончайшей резьбе столбиков и лавок внутри церквей, но и в архитектуре не видит ни красоты, ни фантазии и мастерства древних зодчих? Может, ему просто скучно здесь?
Или он сказал это, наоборот, оттого, что слишком остро чувствует красоту?
Уставшие от впечатлений и ходьбы путешественники спустились к Онеге и стали молча смотреть, как к причалу, сигналя, подошел знакомый «Метеор» и высадил новых туристов.
— Пора домой, — сказал Василий Демьянович.
Ветерок и солнце за день подсушили землю, и с поля по левую руку доносился стрекот косилки; там мелькали белые платочки и у стогов раздавался смех. От всего этого повеяло на Валеру, сугубо городского жителя, чем-то давним, до сих пор неведомым ему. Отец, шагавший рядом, сбросил с плеч пиджак, кинул на руку и вздохнул:
— А все-таки ты ничего парень, Демьяныч... В хорошее место затащил нас... — отец кивнул на белые платочки и стога. — Крестьянский труд рядом с древними срубами и главами — лучше и не придумаешь!
— A-а, то-то! — обрадовался Лошадкин. — Долго я ждал от тебя этих слов, все зверем смотрел! Ну теперь моя душа спокойна. А насчет «крестьянского труда»... Ты видишь перед собой работниц совхоза «Прогресс», чье отделение здесь, в Кижах. Земли тут отменные, плодородные, лучших нет на Онеге.
Проходя мимо Нарьиной горы, Валера заметил на ее вершине, возле одинокого накренившегося креста, две темные фигурки — высокую и низенькую. Они были отчетливо видны на фоне светлого неба.
— Кто это? — спросил Валера у Зойки.
— Кирилл... Кирилл и эта пигалица!
— Она умная, — проговорил Валера. — И в живописи разбирается, и ее подружки тоже.
— Умеют скалить зубы и воображать из себя! — Зойка презрительно передернула плечами.
Валера хотел ругнуть ее, но промолчал.