— Вы имеете в виду малые планеты?
— Именно; хотя астероиды расположены более скученно далеко отсюда, но некоторые из них подходят к самой орбите Марса и даже еще ближе к Солнцу. Поэтому надо быть осторожными.
— Ах да, малые планеты! — взволновался Флигенфенгер. — Это серьезная опасность, не меньшая, чем поток падающих звезд!
— Успокойся, Карл! — возразил ему астроном. — Большая ошибка думать, что астероиды расположены так же тесно, как метеориты в густом потоке их. В среднем, малые планеты удалены друг от друга на много миллионов километров.
— Вот как! А я полагал, что это целое небесное полчище, через которое пробраться будет не легко.
— Кто первый дежурит? — спросил Имеретинский.
— Давайте, бросим жребий для справедливости, — предложила Наташа.
— Хорошо, — улыбнулись мужчины ее хитрости, — только вы в нем не примете участия.
Первая очередь выпала Флигенфенгеру. Чтобы не скучать в одиночестве, он вооружился кистью, красками и тетрадью. Зоолог был очень недурным художником и его научные сочинения всегда были украшены прекрасными акварельными иллюстрациями.
Время от времени художник оглядывал небо впереди аппарата. Оно расстилалось все таким же черным и бездонным, украшенное тысячами звезд, горевших ровно, без мерцания. На Земле постоянно погруженный в свои научные занятия, Флигенфенгер как-то не замечал звездного неба; тем более, что оно часто бывает закрыто непроницаемым слоем облаков и всегда подернуто дымкой густой атмосферы. Здесь же, в глубине пространства, так сказать в самом небе, зоолог все с большею любовью смотрел на его вечную, неизменную красоту. Благодаря сведениям, почерпнутым из разговоров с товарищами, оно начинало открывать ему свои дивные несравненные тайны. Светила не являлись больше для Флигенфенгера однообразными блестящими точками, в беспорядке разбросанными по небосклону; он познакомился с природой и особенностями многих из них, и поэтому звездное небо было для него не только чудной картиной, но и раскрытой книгой, полной величественного содержания. Зоолог знал природу туманностей, этих зародышей новых миров, и мог рассказать эволюцию звезд, начиная с молодых белых, каковы Сириус или Вега, затем о желтых светилах среднего возраста, как Капелла или наше Солнце и, наконец, о старых, застывающих мирах, как Арктур или Альдебаран. Флигенфенгер мысленно представлял себе их дальнейшую судьбу: звезды окончательно остынут и перестанут посылать световые лучи. Но неправильности в движении еще светящихся звезд открывают их невидимое для глаз существование. Планеты являются такими охладившимися мирами; они горят не собственным светом, а отраженным, солнечным.
Залюбовавшись картиной неба и погрузившись в свои мысли, зоолог забыл про рисунок.
Перед ним мысленно проходили новые чудеса вселенной. Он видел двойные звезды, красные и синие, изумрудные и золотистые. Воображение отказывалось нарисовать великолепие дней и зорь на планетах, которые, вероятно, тяготели к этим цветным звездным парам. Если одно наше желтоватое Солнце наполняет Землю красками, то какова должна быть картина мира, освещенного оранжевым и фиолетовым или красным и аметистовым солнцами. И еще много других, столь же волшебных картин открылось Флигенфенгеру с тех пор, как он немного познакомился с астрономией.
Двойная звезда Кастор в созвездии Близнецы
То рисуя, то любуясь небом и мечтая, зоолог не заметил, как прошло время его дежурства. В час ночи он разбудил Добровольского, который должен был сменить его. Астроном потушил газ, при свете которого рисовал Флигенфенгер и немедленно принялся за наблюдения. Добровольский хотел направить трубу на ярко сиявший Юпитер, когда совершенно случайно заметил несколько вправо от него небольшое туманное пятно, видимое простым глазом. Справившись в каталоге, астроном не нашел в нем никаких указаний на существование туманности или звездного роя в данной области неба. Оставалось два возможных предположения: или это была новая туманность, или Добровольский наткнулся на комету. Через полчаса вопрос должен был выясниться; туманность, лежащая за биллионы километров от планетной системы, за этот промежуток времени нисколько не изменит своего видимого положения; между тем комета, благодаря быстрому движению аппарата и своему собственному, займет новое место на небе. Астроном тщательно определил положение неизвестного светила относительно двух соседних звезд, и приготовился ждать. Чтобы время прошло незаметно, он занялся пока осмотром других частей неба.
Через 30 минут, слегка волнуясь, он произвел вторичное измерение: туманное пятно переместилось.
Итак, это была комета.
В прежние времена эти странные светила наводили ужас на человечество. На них смотрели, как ка вестников грядущих бедствий, как на проклятие, посылаемое разгневанным божеством. Внезапно, так по крайней мере казалось, загораясь на небе, комета далеко протягивала свой хвост, как светлую, прозрачную вуаль.
Откуда она являлась? Куда исчезала? Никто этого не знал, и суеверный страх окружал светило.
Теперь астрономы в значительной мере проникли в тайну природы комет и лишили их сверхъестественного значения. Кометы, как всякое другое небесное светило, подчиняются великому закону, открытому Ньютоном, — закону тяготения. Многие из них принадлежат к солнечной системе и по вытянутому эллипсису обегают центральное светило. Но и в наше время многое остается загадочным в кометах. Они приходят, в виде круглой туманности с ядром, откуда-то из глубин пространства и обыкновенно, обогнув Солнце и украсившись длинным хвостом, удаляются обратно во мрак межзвездной глубины. При этом они постепенно теряют хвост и снова превращаются в простое туманное пятно.
Это настоящая небесные странницы. Миллионы лет рассекают они эфир, переходя от одной планетной орбиты к другой, на короткое время погружаются в жар огненных солнц и, как бы набравшись новых сил, продолжают свой путь. Сотни биллионов километров, которые даже свет пробегает годами, не пугают кометы. Они жительницы мрака и холода междупланетного пространства.
Кометы, вместе с хвостом, обладают огромным, прямо невероятным объемом; само гигантское Солнце, в миллион триста тысяч раз превосходящее Землю, ничтожно сравнительно с легкой кометой. Десятки миллионов таких, как Солнце, шаров потребовалось бы, чтобы занять пространство большой кометы с хвостом в 300 миллионов километров. И однако, эти колоссальные светила имеют ничтожный вес, составляющий стотысячные доли веса земного шара. Кометы так легки, так прозрачны, что самые слабые звездочки светят сквозь них, нисколько не теряя в блеске. Это настоящая, riens visibles, как их метко назвал французский астроном Бабинэ. Вот, какое светило видел перед собой Добровольский, вот та тайна, которую пространство хотело раскрыть перед путешественниками.
Астроном недолго занимался кометой. Она была еще очень далеко, на расстоянии 30 милл. килом. Между тем три разновременных измерения показали ему, что аппарат несется ей почти навстречу и пройдет в расстоянии нескольких сот тысяч километров от нее. Это будет через 1 1/2 дня. Тогда можно удобно изучить комету; теперь же небольшой рефрактор "Победителя" не открывал никаких подробностей ее строения. Поэтому Добровольский навел трубу на Юпитер и занялся наблюдениями над этой огромной планетой. Рядом с ней в виде небольшой звездочки блестел Ганимед, на который хотела спуститься экспедиция, чтобы остановить свой бешеный полет в черную глубину пространства и вернуться обратно на землю. Под утро астроном разбудила Имеретинского, и, ни слова не сказав ему о своем открытии, спокойно лег, чтобы продолжить прерванный сон.
Лишь на другой день вечером рассказал он остальным об ожидающем их интересном зрелище.
Путешественники собрались за чайным столом и вспоминали всю долгую эпопею приготовлений к экспедиции. Неудачи и споры строительной комиссии, волнения перед отъездом, ужасная катастрофа с метеоритами, второй отъезд и дальнейшие события — все это происходило перед ними длинной чередой.
Между прочим Наташа спросила:
— А помните ли вы, господа, как я с вами познакомилась? Встреча с Валентином Александровичем была довольно оригинальной.