Толик встретился глазами с Кургановым и смутился, что так разглядывает его. Стал смотреть на карту. Она была гораздо больше школьной. Все материки покрывал одинаковый серый цвет, а по морям и океанам растекалась голубая краска разных оттенков — от белесоватой до густо-васильковой.
"Наверно, морская карта", — подумал Толик. Хотел уже спросить о ней Курганова, но заметил картинку — рисунок в деревянной рамке под стеклом. Он висел на карте, левее западных берегов Африки. Толик различил на картинке переплетение корабельных снастей и осторожно подошел.
Рисунок был сделан карандашом на желтоватой ворсистой бумаге. На палубе, у фальшборта, в окружении хохочущих матросов сидел на бочке бородатый дядька в короне и с вилами. Он тоже хохотал или что-то весело кричал. В левой руке его была объемистая кружка. Поодаль стояла группа офицеров в треуголках. Сквозь частые ванты и бакштаги невдалеке был виден еще один корабль. Он шел под полными парусами, с небольшим креном.
Курганов остановился сзади. Толик оглянулся:
— Это встреча с Нептуном, да? Переход через экватор?
— Совершенно правильно. Русские корабли "Надежда" и "Нева" двадцать шестого ноября тысяча восемьсот третьего года.
— На которых Крузенштерн и Лисянский?
— Да, да... Значит, слышал о них?
— Ага! Я про них только сегодня читал.
— Прекрасно! А что именно? Чья книга?
— Моя. Мама подарила.
— Прекрасно, — опять сказал Курганов серьезно. — Но я, собственно, имел в виду, кто автор...
— Ой, — смутился Толик. — Это — кто написал? Я не помню.
— Ну, ничего, — смутился и Курганов.
— Кажется... Новиков.
— Любопытно... А может быть, Нозиков?
— Может быть, — виновато сказал Толик.
— Ну что же. Нозиков так Нозиков, — с непонятной ноткой проговорил Курганов. — Для начала можно и его.
— Вы его тоже читали, да?
— Д-да... По правде говоря, он не пишет ничего нового. У меня еще в детстве была книга об арктических и кругосветных мореплавателях России, в том числе и о Крузенштерне. Некой писательницы Лялиной, весьма популярной в те года. Так вот, у Нозикова кое-где прямо слово в слово списано...
Толик с первого класса знал, что списывать нехорошо. И ему стало неловко за Нозикова. И обидно за книжку — мамин подарок. Толик сказал насупленно:
— Может, он просто похоже написал. Потому что про одно и то же.
— Да? Ну, может быть, — излишне покладисто проговорил Курганов. — Беда не в этом... И Лялина, и Нозиков описывают экспедицию очень гладко. И не касаются подробностей.
Толик нерешительно возразил:
— Почему? Там есть подробности.
— В событиях кое-что есть. А про людей мало... Например, что мы знаем про этого матроса? — Курганов ногтем ткнул в Нептуна. — Ни Лялина, ни Нозиков о нем даже не вспоминают. А любопытный был человек! Веселый, остроумный. Грамотный. А это редкость среди тогдашних матросов... Правда, и грехи у него были, мог загулять на берегу... В общем, характер... Кстати, мой однофамилец. Я в детстве вообразил даже, что это мой предок...
Толик живо вскинул на Курганова глаза:
— А может, правда?
— Едва ли... Но с него начался мой интерес к этому плаванию.
— А где вы про него прочитали? Про Курганова.
— У самого Крузенштерна, в его книге про путешествие. Очень старая книга, напечатана сто сорок лет назад. Три тома... Я выменял их у своего товарища на пять романов Майн-Рида... Вот тогда и прочитал про матроса Курганова... Кстати, непонятно, как его звали. В списке экипажа у Курганова имя Иван и звание квартирмейстер, то есть унтер-офицер...
— Вроде нынешнего старшины?
— Вроде... А в книге Крузенштерн пишет "матрос Павел Курганов"... Думаю, он ошибся. Список — вещь точная, документ...
— Я сразу понял, что вы про них все изучаете. Еще когда мама сказала про инструкции... Вы ученый, да?
Курганов засмеялся. Он странно смеялся. Вперемешку с мелким кашлем. Лицо измялось, рот искривился: один угол поднялся в широкой улыбке, а второй оказался опущенным. Толику это показалось неприятным — будто Курганов насмехается над собой и над ним. Но тут же он понял, в чем дело: правый угол рта у Курганова соединялся с коротеньким коричневым шрамом, косо идущим вниз. Толик моментально вспомнил одну книжку, ее пересказывала ему мама — "Человек, который смеется". Там бродячие циркачи украли мальчишку, сделали ему операцию на лице, и он всю жизнь ходил с уродливой улыбкой. А здесь — наоборот: из-за шрама казалось, что правый край у рта уныло опущен.