Он провел в Бессире шесть недель в домике, названном им «хижиной гнома», — его площадь составляла всего восемь на восемь футов; построенная на сваях, она возвышалась над землей на четыре с половиной фута. В нижней части, открытой всем ветрам, он установил рабочий стол, складываясь почти пополам, чтобы усесться на стул, и всегда памятуя о том, что, вставая, не следует сразу распрямляться, чтобы не удариться головой. Здесь он записывал наблюдения, работал с образцами, насаживал на булавки бабочек редких видов, полностью поглощенный своими исследованиями, понимавший, что до него тут не бывал ни один белый. Он даже обедал здесь же, под этим своеобразным навесом, — хотя продуктов было так мало, что он практически голодал. В Бессире и для своих еды было в обрез, не говоря уже о том, чтобы кормить приезжих. Местные жители не брезговали незрелыми фруктами, часто выкапывали корнеплоды еще до того, как те созревали, и использовали в пищу мясистые водоросли, которые Уоллес, хотя сам был еле жив от голода, нашел непригодными для еды — они были слишком солеными и жесткими. Вместо водорослей он собирал и варил молодые побеги папоротников, а иногда ему удавалось полакомиться мясом какаду.
Выравнивание корпуса прау «Альфред Уоллес» с помощью тесел на острове Варбал
Эта скудная диета подорвала его здоровье; он страдал от лихорадки и головной боли — небольшой участок возле правого виска временами немилосердно ныл, доставляя страдания не меньшие, чем самая жуткая зубная боль. Приступы начинались каждое утро сразу же после завтрака и продолжались в течение двух часов. В какой-то момент боль сделалась такой сильной, что ему уже стало казаться, будто он умирает. Он открыл последнюю банку консервированного супа, которую держал на крайний случай, и, по его словам, это спасло ему жизнь. Однако он не желал уезжать отсюда, зная, что это единственный шанс пополнить коллекцию образцами птиц, обитающих в столь удаленных и непосещаемых местах.
Наконец дальнейшее пребывание в Бессире стало невозможным, так как необходимо было с последними восточными муссонами возвращаться назад на «маленькой прау». Уоллесу удалось собрать образцы семидесяти трех видов птиц — не так много, на первый взгляд, но 12 из них не были описаны ранее; кроме того, он увозил с собой 24 отличных чучела красных райских птиц. «Я не жалею о том времени, что провел на этом острове, — заключал он, — хотя мои надежды и ожидания ни в коей мере не оправдались».
Его последний день на Вайгео был ознаменован весьма радостным событием.
Он уже заплатил местным охотникам вперед — раздал топоры, зеркала и бусы в обмен на обещания принести определенное количество птиц, в зависимости от того, сколько каждый из них мог, по собственному мнению, добыть. Большинство охотников принесли свой улов до того, как Уоллесу пришла пора уезжать. Один из них, которому так и не удалось поймать ни одной птицы, честно вернул топор, взятый в качестве предоплаты. Другой охотник, пообещавший поймать шесть птиц, принес всего пять и сразу же побежал обратно в лес — ловить шестую; но ему долго не везло. В последний день, когда Уоллес уже загрузил все пожитки в лодку и был готов отчалить, этот охотник прибежал на пляж с шестой птицей в руках. Уоллес писал: «Он протянул ее мне и с огромным облегчением сказал: „Теперь я тебе ничего не должен“. Это отрадные и довольно неожиданные примеры честности среди дикарей, которым ничего не стоило обмануть меня без какой-либо опасности наказания или преследования».
Глава 9. Бакан
Уплывая из Кабея, мы уносили с собой такое же благоприятное впечатление о местных жителях, какое Уоллес вынес из общения с населением Бессара. Все они были очень внимательны к нам и терпеливо отвечали на наши расспросы, не возражали, когда Джо фотографировал их, а Леонард делал свои зарисовки. Юноша из деревни по имени Корнелиус всегда делился с нами своим уловом, а когда мы отправились дальше, вызвался помочь нам в качестве лоцмана и показал, как пройти по каналу Кабея. Корнелиус встал у руля и провел наше судно по тайным протокам среди коралловых рифов в заливе — как нас и предупреждала лоция адмиралтейства, подводные препятствия невозможно определить по цвету воды. Когда же просвет в зарослях деревьев, указывающий на протоку, стал хорошо виден, он без лишних слов вернулся в свою лодку, которая была привязана к борту, и погреб обратно, чтобы заняться привычным делом — ловлей райских птиц, на которых он ставил силки.