Такой человек был Валька Кулешов, что сейчас еле плелся далеко позади и глотал пыль, поднятую нашими ногами.
Сегодня мы шли, претерпевая жару и усталость, чтобы забить наше место. Не так, как в прошлом году. Настоящее, на самых дальних карьерах. Вода там так чиста, что даже на середине видно дно, там из земли не торчит арматура и берега не усыпаны битым кирпичом, там, нырнув, никто никогда не пробьет себе голову. Теперь у нас будет свое место, о котором будем знать только мы четверо — ради этого стоило потерпеть.
Вчера ко мне зашли Сашка с Чикой. Вид у них был загадочный.
— Давай, выходи, — сказал Сашка. — Дело есть.
— Быстрее давай, — добавил Чика. — Хватит котлеты жрать!
Мать действительно часа два назад жарила котлеты. Они были уже съедены, но нюх у Чики был как у собаки, и я не удивился его словам.
— Что случилось-то? — спросил я.
— Все узнаешь. Выходи, — сказал Сашка, и они стали спускаться по лестнице. Я переобулся и выскочил следом.
Мы прошли во двор, уселись на качелях.
— Я клевое место узнал. Его никто еще не знает из пацанов. Надо его забить, — сказал Чика
— Что за место? — поинтересовался я.
— Карьеры. Далеко, правда. Километров десять, а может пятнадцать даже. Это мне Семеныч рассказал, сосед наш. Представляешь, говорит, вода чистая, классная. На том месте жила подземная. Водяная. Ее сковырнули. Она и хлынула. Хотим завтра туда пойти. Посмотреть. Семеныч говорит, там купаться можно. Нырять можно. Там карьеры глубо-о-окие. Пойдешь завтра с нами?
— А то… — сказал я.
— Не проболтайся смотри. А то… а то бить буду, понял? — Чика сунул мне под нос кулак. Я оттолкнул его руку, врезал ему чилим.
— Так, да? — стал подниматься Чика.
— Заткнитесь вы! — остановил нас Сашка. — Что как сосунки? Достали. Завтра в восемь выходим. Собираемся здесь. Пожевать возьмите. Идти далеко. Назад только вечером вернемся.
— Заметано, — крикнул Чика и вдруг свистнул в два пальца. — Валька идет! Эй, Валь-ка! Вали-ка сюда! Музыку свою не урони!
К нам подходил, улыбаясь, Валька Кулешов. В одной руке он нес футляр со скрипкой, в другой — тонкую черную папку на веревочках. Он был на голову выше всех своих сверстников. А низенького Чики — на две. Вот и теперь он навис над нами загнутым фонарным столбом. К Валькиному росту все мы давно привыкли, относились к этому спокойно, не замечали как-то. Все, кроме Чики. Он при виде Вальки суетился, задирался — подпрыгивал, чтобы сунуть Вальке кулак под нос, вставал на цыпочки, тянулся сложенными для чилима пальцами. Валька улыбался, отступал на шаг, а Чика, потеряв опору, заваливался вперед и отчаянно ругался.
Все мы очень хорошо помнили, с чего Чика начал придираться к Вальке.
Чика всегда первым выбегал в коридор после урока. Он сидел рядом с дверью, и ему это было проще всех. Особенно мы завидовали ему, когда начиналась большая перемена и вся школа гудела от топота бегущих к столовой голодных орд, — из нашего класса Чика долетал до столовой самый первый.
Валька же из парней всегда выходил последним.
После перемены они менялись местами. Первым в класс заходил Валька, а Чика плелся в последних рядах.
Вот и в тот раз Чика уже носился по коридору, а Валька только собирался выходить из класса. Но кто-то погнался за Чикой. Тот покатился обратно к дверям. На его пути оказался Кулешов. Казалось, столкновение неизбежно (и оно обещало быть пребольным). Вдруг Валька согнул руку в локте, отставил ее в сторону, и Чика пронесся у него под мышкой, даже не наклонившись. Кто видел эту картинку — схватились за животы. На Чикин позор, в этот момент мимо проходили старшеклассники. Они зашли в класс, подтащили ничего не понимающего Чику к Вальке, заставили того опять согнуть руку и толкнули Чику в образовавшийся «проем». Он опять нырнул, не наклонив головы.
— Туннель и электричка! — кричали вокруг.
— Штепсель и Тарапунька!
— Триумфальная арка!
— И Наполеон!
— Гулливер в стране лилипутов!
— Ха-ха-ха!
— Качать Дон Кихота!
— И Санчо Пансу!
— А коня!
— Кто будет конем?!