Из-за этого я едва не погиб под автобусом.
Мать встретила на остановке знакомую и разговорилась с ней. Мне же сказала, чтобы я был рядом и не подходил близко к дороге. Я подождал, когда мать перестанет обращать на меня внимание (это случилось скоро), и шагнул с тротуара.
Мой обиженный и протестующий шаг был слишком внезапным, чтобы шофер подъезжающего к остановке автобуса мог его предвидеть. Спас меня (так потом рассказывала мать) нарушитель правил уличного движения. Какой-то парень перебегал дорогу перед автобусом. Я оказался на его пути, и он подхватил меня и выскочил на тротуар. В этом было больше инерции, чем понимания, что он спасает ребенка. Парень буквально выбросил меня на тротуар, а сам побежал к дверям автобуса. Мать признавалась, что не успела испугаться, все произошло слишком быстро. Но потом, когда до нее дошло, она в сердцах отлупила меня по заднице.
На другой день после чудесного спасения я опять пристал к матери с просьбой купить мне брюки. Я даже не надеялся быть услышанным, а канючил скорее по привычке. Но она вдруг взяла меня за руку и, как была в домашнем платье, не переодеваясь, повела в магазин. Моя мечта сбылась.
Я весь день проходил по дому, засунув руки в карманы. Ладони у меня стали распаренными, будто я вышел из бани. Для полного счастья не хватало лишь отпустить меня на улицу — как можно дальше от дома и одного. Но на это нельзя было рассчитывать. До вечера я прослонялся по дому и лег спать в брюках. Мать это заметила и заставила меня раздеться.
А на другой день мы пошли в общежитие навестить Няньку.
Мы должны были «заскочить на минуточку», как сказала мать. Но возились они там с Нянькой уже много времени. Я играл во дворе и видел, как мать или Нянька мелькают в окнах, замирая на одну-две секунды. Это было как в кукольном театре — совсем недавно кукольный спектакль играли в нашем садике приезжие артисты, и я все еще находился под впечатлением.
Я давно здесь не был, и сначала мне было весело носиться по коридору и стучаться в комнаты к бывшим соседям. Но скоро мне это наскучило, и я вышел во двор. Шахта больше не казалась страшной. Наверное, потому, что жили мы далеко и мне было куда убежать и где спрятаться.
Я пошел к ней, сначала медленно, потом все быстрее. Я не чувствовал страха, и меня это очень радовало. Я понял — шахта страшна только на расстоянии. Теперь же, чем ближе я подходил, тем реальнее и меньше она становилась.
Я замер у самой черты, тень здания всего на несколько шагов отделяла меня от открытых ворот. Вдруг шахта тяжело вздохнула мне навстречу. Я почувствовал ее дыхание, душное и влажное, как на дне оврага, куда сорвался на прошлой неделе, играя с друзьями в войнушку, и не решился пойти дальше. Но потом все же сделал шаг вперед, медленно приблизился к дверям и заглянул внутрь.
Сначала я ничего не разглядел, мои глаза после яркого света были еще слепы. Я только почувствовал густую и гулкую пустоту, она уходила куда-то вверх, она приподняла меня и понесла. Это было ясное физическое чувство, и я ухватился за холодный дверной косяк. Потом глаза привыкли к полумраку, и предметы выступили мне навстречу, так же медленно, как минуту назад сам я подходил к дверям.
Сначала я почувствовал, как сузилось передо мной пространство: я увидел, пусть и далеко от себя, противоположную стену и высоко, под самым потолком, узкие окна-щели; потом я понял, что внутри шахта круглая, и это меня удивило — здание было больше всего похоже на вытянутую вверх табуретку (я еще не знал, как называется эта фигура, но сравнение с табуреткой, которую мать часто чинила, мне понравилось); в центре этого круга я увидел столб, а в нем двери за железной решеткой; немного в стороне от дверей помещалась будка, как на тракторе. Только будка была не на колесах, она стояла на полу. И все же ее сходство с тракторной кабиной меня очень удивило (я разглядел рычаги и высокое сиденье) и обрадовало: ничего страшного внутри шахты больше не было, на таком тракторе работал сосед дядя Коля, и он часто катал меня по нашей улице.
Я засунул руки в брюки, стал расхаживать по шахте с видом небрежным и бесшабашным, и даже что-то насвистывал. Вдруг я вздрогнул, будто кто-то коснулся спины холодной ладонью. Но по инерции сделал еще шаг навстречу тому лицу. Оно было отдельно от тела — собственно, и тела не было, лицо висело в воздухе, как маска на серой стене.