Я осмотрелся. Повсюду зеленел необычайно красивый лес, искрящийся под лучами солнца.
— Все, что вы сказали, Берн, очень интересно. Но вы уверены, что мы здесь в безопасности?
— Надо думать, да. — Берн улыбнулся и продолжал:
— Все же давайте двигаться. Нам предстоит еще долгий путь.
Дорога пошла вверх, шофер включил первую скорость, и грузовик затарахтел, закашлял, захрипел и затрясся. Разговаривать стало невозможно. Дорога, перевалив на другую сторону холма, пошла под уклон, ехать стало немного легче, но нам еще предстоял крутой виток по краю пропасти. Наконец, мы выбрались на небольшую заселенную равнину. Дальше дорога опять пошла в гору, поросшую лесом. Так мы ехали до Конлинпура. Там, возле моста, дорога кончилась.
Конлинпур, расположенный в долине, населяют главным образом бирманцы, и крыши его домов имеют форму пагоды. Когда наш грузовик проезжал по улице, двери домов открывались, оттуда высовывались головы и слышались возгласы: «Тхакин[19] Берн, тхакин Берн». Он был, очевидно, очень популярной личностью среди бирманцев. Не успели мы выйти из машины, как нас сразу же окружила толпа людей, жаждавших обменяться новостями. Я не понимал, о чем они говорили, но чувствовалось, что им весело.
Мне доставляло удовольствие смотреть, как удаляется наш ужасный грузовик, о жесткие сиденья которого я натер определенное место, но выдолбленный из дерева сигаровидной формы челн, стоявший на якоре в маленькой бухте, на котором нам предстояло совершить следующую часть путешествия, вряд ли был более комфортабельным. Челн, до предела нагруженный снаряжением и людьми (нас сопровождало несколько местных полицейских), на три четверти погрузился в воду. Стоило мне и Берну (оба «в весе пера») сесть в него, как челн чуть не затонул. У нас был подвесной мотор — Берн повсюду возил его с собой. Хла Дин уселся на корме, закрепил его, и лодка довольно быстро двинулась вперед.
Полицейский эскорт состоял из шести парней, одетых в шорты, гимнастерки и ботинки на резиновой подошве. Они, казалось, относились к этой поездке как к увеселительной прогулке.
Конлинпур, с моей точки зрения, не был городом — всего лишь несколько ферм, стоявших, далеко друг от друга, и ни одной лавки. И все же полицейские были рады этой поездке: она в какой-то степени вносила разнообразие в их скучную жизнь. С Берном они держались свободно и непринужденно, засыпали его вопросами. Казалось, полицейские изголодались по новым людям и новостям.
— Мне жаль этих парней, — в голосе Берна звучало сочувствие. — Они проводят в лесу многие месяцы и наслаждаются цивилизацией лишь в Порт-Блэре, когда ездят в главное управление местной полиции. А это случается так редко!
Приток был чуть шире основного русла; первые полмили мы ничего не видели, кроме обрывистых глинистых берегов, обступавших нас с обеих сторон. Потом берега стали ниже. Открылся вид на пересеченную местность, заросшую диким кустарником, который окружали молодые мангровые деревья. Потом появились маленькие рогозы, все усыпанные пурпурными цветами. Они отражались на зеркально чистой поверхности воды. Пели соловьи, ворковали голуби, белые цапли лениво помахивали крыльями в безоблачном небе. Наиболее живописно выглядели зимородки, маленькие зеленые птички с синевато-стальными крыльями, не больше воробьев. Они вылетали из-за цветущих веток мангрового дерева, погружали голову в воду и снова взмывали вверх, держа в своих красных клювах маленьких морских щучек.
Красоты андаманского ландшафта на какое-то мгновение заставляют вас застыть в немом восхищении, но потом неожиданный резкий контраст вселяет страх в ваше сердце. Однажды мы любовались необыкновенной красотой пейзажа и размышляли, есть ли на земле уголки прекраснее этого, как вдруг, завернув за угол, оказались в ужасно мрачном месте: мангровые деревья разрослись и образовали огромный лес на берегах реки, а кроны деревьев так плотно сходились, что под ними было мрачно и темно. Удручающе действовала тишина. Мы, казалось, пробирались по огромной мертвецкой, и только шум лодочного мотора нарушал это безмолвие.
— Они страшные, эти болота, — сказал Берн. — А с наступлением темноты, когда появляются комары, становятся еще страшнее. Раньше сюда приводили провинившихся каторжников и оставляли на всю ночь. Утром они молили о пощаде. Укусы комаров, маленьких насекомых величиной с булавочную головку, приносили ужасные страдания. Все тело опухало и зудило потом несколько дней.
На полдороге мы свернули в боковую протоку. Здесь мангровые деревья низко склонялись над водой, и нам приходилось постоянно нагибаться. Постепенно лес становился все реже, мы опять плыли мимо рогоз. Протока быстро сужалась. Резкий поворот — наш мотор кашлянул в последний раз, и лодка со скрипом врезалась в илистый берег. Мы быстро соскочили на землю, радуясь возможности наконец вытянуть ноги.
Это был причал Тирура. Здесь мы провели ночь, предварительно выгрузив снаряжение, которое полицейские должны были отнести к месту будущего лагеря. Теперь можно было продолжать путешествие.
Облегченная лодка пошла быстрее, и мы очень скоро добрались до основного русла. Протока в этом месте расширялась до ста футов и более, но теперь нам сильно мешали упавшие стволы мангровых деревьев, которые преграждали путь. Некоторые из них оказались настолько огромными, что приходилось прижиматься к самому берегу, чтобы обойти их. При одной мысли, что наш челн опрокинется в этой трясине, становилось страшно. Течение в протоке было сильным, а берега топкими, илистыми. Продолговатые булавовидные проростки мангрового дерева, падавшие с веток, тотчас же исчезали в этой грязи.
— Здесь так много мангровых деревьев, что их с лихвой хватило бы на все телеграфные и телефонные столбы нашей страны, — сказал Берн, показывая на необычайно высокие, прямые и ровные стволы деревьев. — Посмотрите, это девственный лес. До того как мы организовали свои форпосты, люди боялись приходить сюда.
И опять типичный для Андаман резкий контраст. Стоило вам свернуть, как мангровый лес неожиданно кончился и открылась широкая, залитая солнцем бухта Констанс-Бей.
Для встречи на берегу выстроились в ряд полицейские. Шум лодочного мотора предупредил их о нашем приближении. Они вошли в воду и подтянули к берегу челн, а мы босиком сошли на берег, спугнув сотни раков-отшельников, которые поспешно скрылись в норах.
Констанс-Бей — мелкая бухта около двух миль в диаметре, с трех сторон окружена живописным лесом. В том месте, где она соединяется с Бенгальским заливом, виднелась полоса белоснежной пены — здесь волны разбивались о подводные коралловые рифы. Во время полного прилива вода заливала берега, и окружающие бухту деревья, казалось, плыли в воде. При отливе то тут, то там появлялись песчаные отмели.
Форпост полиции — три бамбуковые хижины на сваях — расположился на южном берегу бухты. Мы поднялись в ближайшую из них, которая, по-видимому, служила клубом, и растянулись на постеленных на полу циновках, вдыхая прохладный, напоенный ароматом воздух. Мои веки стали смыкаться, но я заставлял себя бодрствовать. Вскоре появился желанный чайник с горячим чаем и полная тарелка крупных яиц. Берн, вероятно, заметил голодный блеск в моих глазах и потому тактично предложил:
— Ешьте хоть все. В этой части страны яиц полно, и они ежедневно подаются к столу.
— Что? Все эти? — спросил я, чтобы как-то скрыть смущение.
— И еще дюжину, если сможете. Птицеводство на Андаманах процветает, так как здесь нет хищников — ни шакалов, ни мангустов, ни рысей, нет даже коршунов, грифов и орлов. На всех наших форпостах разводят домашнюю птицу. Мы всячески поощряем это, поскольку птицеводство помогает решать продовольственную проблему.
Пока мы сидели и пили чай, полицейские вносили в дом продукты, которые мы привезли — мешки с рисом, картофелем, чечевицей, луком, ящики со спичками, сигаретами бири[20] и пакеты с различными приправами. Мешки были тяжелыми, но парни, смеясь и шутя, радостно таскали их, перенося из лодки в хижину, служившую одновременно кухней и кладовой для припасов. Продовольствие, по-видимому, прибыло вовремя, так как по окончании выгрузки капрал Джозеф подошел к нам и сказал: