— А не считаете ли вы, что причиной этого является недоедание? — спросил я Роя. — Вчера я заметил, что стрела у маленького мальчика не имела оперения. Если мы покажем им преимущества стрел с оперением, они смогут охотиться на дичь. На острове полно голубей.
— Ради бога, не трогайте их стрел! — воскликнул Рой. — Они убивают ими только рыб. Вот почему у стрел нет оперения. Онгхи ни за что на свете не будут есть птиц. Доктор Чиприани и я часто предлагали им часть своей добычи, но они даже не дотрагивались до нее.
В это время подошел Канью в сопровождении нескольких онгхи и что-то сказал Рою, после чего последний удалился. Онгхи любят ходить в гости. На этот раз их было пятеро. Они удовлетворились тем, что сели на веранде и стали наблюдать за мной. У меня было немного свободного времени, и я решил перепечатать мои записи, причем пол веранды должен был служить мне письменным столом, а чурка — стулом. Но чурка была отпилена неровно и часто выскальзывала из-под меня. Каждый раз кто-либо из онгхи поднимал ее и заново устанавливал. Я решил найти что-либо другое, понадежнее. Мне пришла в голову мысль: нельзя ли попросить островитян сколотить скамейку наподобие их нар? При помощи красноречивых жестов мне удалось объяснить им мою идею. У Канью был дхау, другому онгхи я дал свой кукри. Его широкое блестящее лезвие привело их в восторг.
Все онгхи с большим удовольствием взялись за дело: срезали ветки, отбирали жерди необходимой длины, связывали их лыком. В какие-нибудь полчаса моя скамейка была готова. Она оказалась настолько прочной, что на ней можно было отдыхать после обеда.
За такую услугу требовалось вознаграждение. Мне говорили, что онгхи любят курить. Поэтому я захватил с собой некоторое количество табачных листьев. Онгхи размельчают листья, насыпают в клешню краба, как в трубку, и курят. Канью был заядлым курильщиком, он никогда не выпускал изо рта клешню краба, а когда у него кончался табак, размельчал в ладони высохший лист какого-либо растения и курил. Увидев у меня в руках пачку «сукхва» (так здесь называют табак), онгхи окружили меня тесным кольцом. Их лица озарила счастливая улыбка.
Распределение подарков между островитянами может привести к неприятным последствиям, если вы не знаете их обычаев и традиций. Следует ли старым давать больше, чем молодым? Можно ли предпочесть кого-либо? Кому давать первому и так далее. Во избежание неприятностей я решил дать каждому по листу. Но они явно остались недовольны и возвратили мне листья, хотя один или двое делали это с неохотой.
Тогда я дал им еще по одному листу. И опять онгхи были недовольны, причем я заметил, что некоторые даже насупились, и больше всех Канью. Что же мне делать? Я сожалел, что не занялся раздачей табака в присутствии Роя и Симоне. Но раз я уж начал это дело, его следовало довести до конца.
Я собрал все листья и вручил Канью для раздачи другим. Хитрец дал всем по листу, а остальное оставил себе, да еще усмехался при этом. Вполне понятно, что другим это не понравилось. Как мне исправить положение? Я решил быть твердым и дал понять Канью, чтобы он вернул листья, что он и сделал, но на его лице отразилось неудовольствие.
Не моргнув глазом, я дал каждому по листу. Все по прежнему были недовольны. Тогда я им дал еще по одному, а затем еще. Канью я дал на один лист больше, так как он был их вождем и к тому же утром водил меня в джунгли. После этого положил оставшийся табак в свой рюкзак и ушел. Когда я вторично появился на веранде, все счастливо улыбались. Подарок, а также справедливость при распределении явно пришлись им по вкусу.
Меня не переставала восхищать исключительная чистоплотность онгхи. От них никогда не пахло потом. Я ни разу не встретил ребенка с грязным носом или немыты-104 ми глазами. Больше того, от них даже исходил какой-то приятный запах. Онгхи никогда не плевались и не сорили. Даже отталкивающая на первый взгляд раскраска тела не казалась таковой при ближайшем рассмотрении. Я не знаю, для чего они раскрашивали свое тело — от какой-либо болезни или просто для красоты, но они наносили рисунок разведенной в воде чистой цветной глиной.
В тот вечер я долго лежал на кровати и думал. Если не считать бунгало этнографов слева от меня, в прохладной тени которого я расположился, все остальное на острове оставалось таким же, каким оно было извечно: прохладный бриз с моря, огромные деревья передо мной, пустельга, кружащаяся в небе, приглушенные голоса онгхи, доносившиеся из хижины. Я часто задумывался над тем, как бы я вел себя в обществе людей, живших две тысячи лет тому назад. Не почувствовал бы я себя как рыба, вытащенная из воды? Здесь же я оказался отброшенным в еще более далекие времена и не ощущал никакой неловкости. Поскольку я был более знающим человеком и привык к лучшим условиям жизни, то, видно, не смог бы привыкнуть к их порядкам, но мог бы иметь с ними дела, поскольку они приятные и понятливые люди.
В тот вечер к нам пришли в гости чиновники из Управления развития. Я чувствовал себя ужасно неловко, так как не мог предложить им даже чашки чаю — у нас не было чашек. На этот раз Мальхотра выглядел свежим, был в прекрасном расположении духа и предлагал то одному, то всем сразу побороться. Вызов принял молодой онгхи и показал себя с хорошей стороны. Но в конечном счете Мальхотра, крепкий, коренастый мужчина, положил бы его на обе лопатки, что вполне оправданно, так как онгхи низкорослый народ, самые высокие парни бывают ростом в пять футов, два дюйма (155 сантиметров).
Инспектор плантаций Джаган Сингх был в восторге от кокосовых пальм, посаженных на острове.
— Вы знаете, мистер Вайдья, эти люди удивительны. Они не только не повредили ни одной кокосовой пальмы, но, больше того, нам кажется, что онгхи ухаживают за ними. Около шестидесяти процентов орехов проросли. Через два года деревья начнут плодоносить.
В тот день мы все пошли купаться. К нам присоединились мужчины-онгхи. Когда мы выходили из воды, женщины-онгхи, сидевшие на песчаном берегу бухты и наблюдавшие за нами, исполнили в нашу честь танец. Они двигались по кругу и призывно покачивали бедрами и грудями, одновременно отбивая в такт ладонями. Такое проявление дружеских чувств нас очень растрогало.
Когда чиновники ушли, ко мне обратились два маленьких мальчика. У одного из них в широкой петле из ремня, обвязанного вокруг головы и спускавшегося на спину, сидел грудной братишка. Мальчик что-то сказал на языке онгхи, после чего другой положил мне в руку раковину. Потом оба они попросили «сукхва» Мальчики, очевидно, хотели получить за раковину табак. Им было не более шести лет. Я со смехом ответил: «Сукхва нарема» — и вернул раковину, но про себя решил, что они не возьмут ее обратно: раковина не представляет ценности для онгхи. К моему удивлению, мальчики взяли ее и, расстроенные, ушли.
Наутро в лагере царила печаль. Хозяева острова знали, что мы уезжаем. Казалось бы, ничего, кроме нашего общества, они от нас не получили и все же как будто полюбили нас, хотели, чтоб мы остались еще. Рой стоял под деревом, разговаривая с группой мужчин. Позднее он объяснил мне, что островитяне справлялись об одном или двух их знакомых в Порт-Блэре. Один из них оказался Берном, которого они называли «Татаболе», т. е. «Человек со шрамом», потому что у него был шрам на руке. Онгхи дают имена, исходя из какой-либо физической особенности человека. Так, например, Канью означает «Маленький человек», что очень подходило к нему, так как он был маленького роста. Высокого мужчину назвали «Дерево», а красивую женщину — «Лоскуток».
И вот наши вещи уложены. Я раздал привезенные с собой подарки: Канью — дхау, высокому онгхи — нож, самому старому онгхи — другой нож, поменьше. Остальным я раздал рыболовные крючки.
На расчищенном участке джунглей, возле посадок кокосовых пальм, чиновник из Управления развития раздавал подарки от имени администрации — пачки чая и сахара — и спрашивал совета у Роя, кому подарить четыре набедренные повязки, которые он привез с собой.