Мы достигли уже двенадцатого градуса широты, но дул сильный холодный ветер, и наш теплоход водоизмещением в пять тысяч тонн сильно качало.
— Должно быть, невеселая жизнь на Андаманах, — как бы между прочим заметил я. — Мне говорили, что это малонаселенное место.
— Так оно и было, когда там находилась колония каторжников, — ответил мой знакомый. — В то время каждый житель был либо заключенным, либо тюремщиком, либо служащим администрации. После второй мировой войны колонию каторжников ликвидировали, и теперь всячески поощряется иммиграция. За последние восемь лет прибыло около десяти тысяч человек. Но это лишь капля в море. Территория огромная, на ней может поселиться и миллион.
— Почему все-таки люди едут туда? Я слышал, там ужасный климат и очень плохая вода.
Я спросил об этом потому, что даже в наше время в Индии Андаманы называют «Калапани» — («Черная вода»).
— Люди предубеждены, — заметил Говиндараялу. Затем, повернувшись ко мне, добавил: — Теплоход, на котором мы путешествуем, хорош, не так ли? А портовые грузчики в Мадрасе считают его «Кайди каппл» — кораблем каторжников. А почему? Все потому, что он ходит на Андаманы, о которых идет дурная слава.
В половине пятого занялась заря, и небо на востоке слегка заалело. Узкая полоска облаков, тянувшаяся вдоль горизонта, скрывала неяркое солнце. Оно медленно поднималось над облаками и вскоре стало похожим на венок из цветов. На какое-то мгновение над водой застыл неподвижный красновато-оранжевый шар, и вдруг по морю рассыпались золотые лучезарные полосы.
Море все еще волновалось, по в эти предрассветные часы оно уже не казалось страшным, а выглядело даже веселым; летающие рыбы выпрыгивали из воды и проносились по воздуху пятьдесят, а то и сто ярдов, поднимались на четыре-пять футов над поверхностью моря, сновали в разных направлениях и, падая, без всплеска исчезали в глубине.
На палубе возле поручней толпились пассажиры. Внезапно на западе показалась широкая темная полоса, постепенно превращавшаяся в лесистый холм. По склонам его были разбросаны дома и сады. Теплоход обогнул пустынный, заросший травой остров Росс и вошел в длинную глубокую бухту, окруженную, как бастионами, с трех сторон холмами, поросшими густым лесом.
Вокруг нас сновали баржи и моторные лодки. Развернувшись, теплоход стал подходить к Чатаму, морской пристани Порт-Блэра. В восемь часов мы пришвартовались к деревянной пристани, и трап был спущен.
В Порт-Блэре нет ни гостиниц, ни пансионатов. Поэтому я заранее написал верховному комиссару и просил его подыскать мне какое-либо жилье. Теперь я высматривал в толпе того, кто должен был меня встретить.
Мой взгляд остановился на высоком молодом человеке с усами Кларка Гейбла[6], который пробирался сквозь толпу.
— Вы мистер Вайдья? — спросил он, внимательно разглядывая меня.
Я назвал себя.
— Тогда все в порядке, — сказал молодой человек, — а я — Кхан из верховного комиссариата. Мы забронировали для вас комнату в Государственной гостинице.
Он бросил любопытный взгляд на ружья, висевшие у меня за плечами:
— А… Вы любите охоту. В таком случае вам понравятся Андаманы. Кстати, — сказал он, что-то припоминая, — слыхали ли вы о мистере Шрииивасане, нашем главном лесничем? Он интересовался вами.
Я объяснил, что Шринивасан — коллега моего друга Стрэси. Оба они — чиновники управления по охране лесов. Стрэси писал Шринивасану и просил оказать мне помощь во время пребывания на Андаманах.
— Вот и хорошо, — произнес мистер Кхан и, указывая на серый пикап, добавил: — Этот автомобиль отвезет вас в гостиницу. Багаж уже там.
Пикап — старая военная колымага — протарахтел по деревянному настилу и помчал нас с головокружительной скоростью вверх и вниз по многочисленным холмам. Дорогу окаймляли пламенеющие лесные деревья, среди которых виднелись хорошенькие деревянные бунгало. В садах цвели кассии, лагерстремии, олеандры, нареамусы, аламандры, а пышно-зеленые живые изгороди украшали кроваво-красные спангелии.
Гостиница прилепилась у подножия холма, заросшего бамбуком, противоположный склон которого спускался к бухте. Должен сказать, что я был очарован открывшимся с веранды видом: повсюду холмы и долины, впереди — огромное, переливающееся, как перламутр, море, а надо всем этим — сапфировое небо.
Я наскоро умылся, переоделся и отправился к Шринивасану, до бунгало которого было рукой подать. Однако дойти оказалось не так-то просто: дом был расположен на самом высоком холме города. Впрочем, это путешествие я проделал не без удовольствия. По обе стороны дороги росли цветущие бугенвиллии, жасмин, кораллы, одуванчики и барвинок.
Бунгало было построено из деревянных досок и возвышалось на сваях; открытое помещение под домом служило гаражом.
Шринивасан оказался крупным добродушно-грубоватым человеком.
— А! Вот и вы, — сказал он, принимая меня в своей гостиной, отделанной птерокарпусом. — Давайте завтракать. Сколько времени вы предполагаете пробыть здесь?
— Три или четыре месяца.
— Это хорошо. Прежде всего переселяйтесь ко мне. Будете моим гостем.
На следующий день я переехал к Шринивасану и не пожалел об этом, так как получил возможность наслаждаться его обществом и домашним уютом. Семья главного лесничего надолго уехала в Мадрас, и просторное бунгало осталось в нашем полном распоряжении. Меня поселили в передней комнате, откуда открывался великолепный вид на город.
Порт-Блэр имеет форму прямоугольника. Почти со всех сторон он окружен водой. С востока его омывает Андаманское море; у острова Росс море образует длинную прямую бухту, которая за Чатамом вытянута к югу, а чуть подальше — к востоку, море подходит к самому Джангли Гхату, расположенному у подножия нашего холма.
Из окон моей комнаты — а их было пять — видны районы Порт-Блэра: Абердин-Базар, Феникс-Бей, Делейнепур, Хаддо, Джангли Гхат, Полис-Лайнс и другие, соединенные между собой хорошими мощеными дорогами. С наступлением темноты, когда зажигаются огни, город становится похожим на поле, усеянное светлячками.
Утром Шринивасан собрался идти в контору.
— Очень сожалею, что вынужден оставить вас одного, — извинился он, — но мой слуга позаботится о вас. Просите его о чем хотите. Нур Мохаммед! — позвал он.
Маленький человек с седыми волосами мышиного цвета и морщинистым лицом вошел, скромно стал в углу и прошептал:
— Да, сэр.
— Нур Мохаммед, сделай так, чтобы сахиб остался всем доволен.
— Хорошо, сэр, — сказал слуга и удалился.
На первый взгляд Нур Мохаммед не производил какого-то особого впечатления, но впоследствии я убедился, что он очень расторопен. На следующее утро, едва я открыл глаза, слуга на цыпочках принес мне в комнату чай, поставил поднос на стол и прошептал:
— Доброе утро, сэр.
Затем он свернул москитную сетку, привел в порядок письменный стол и собрал в мешок грязное белье, чтобы отдать в стирку.
С холма доносились крики куропаток. Я внимательно прислушался.
— Нур Мохаммед, давайте пойдем как-нибудь поохотиться на куропаток, — предложил я.
Слуга отрицательно покачал головой.
— Нет, сэр, — тихо сказал он. — На этих островах охота на куропаток запрещена. Их охраняют.
— Почему? Ведь куропаток полно кругом.
— Здешние люди очень безрассудны, сэр. Дайте им разрешение — и они перестреляют всех птиц.
Нур Мохаммед всегда был очень мягким и кротким. Я никогда не слышал, чтобы он с шумом захлопнул дверь или окно. Он даже не кричал на коров и коз, которые часто вторгались в наш сад и объедали клумбы, а просто прогонял их. С людьми Нур Мохаммед был всегда сдержан. Однажды грузовик, доставлявший воду и дважды в неделю пополнявший наши запасы, чуть было не сшиб его. Но и тогда Нур Мохаммед счел нужным лишь предостеречь шофера:
— Что ты делаешь, парень? Чуть не убил меня. Может, тебе хочется попасть в тюрьму за убийство?