Выбрать главу

 — А как племена относятся к вашим планам создания свободных поселений? — спросил я. — Они по-прежнему враждебны?

Верховный комиссар откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на меня.

 — Это сложный вопрос, — сказал он после некоторого раздумья. — Вкратце дело обстоит так. На островах всего три племени аборигенов. Самое малочисленное — андаманцы[11]. Они вымирают. В живых осталось около тридцати человек. Андаманцы дружелюбны; у них допускаются смешанные браки. Другое племя, онгхи, насчитывает около трехсот человек. Они не враждуют с нами, но и не вступают с индийцами в брак. Онгхи живут замкнуто на своем острове. Третье племя — джарвы. Их всего несколько сотен. Они обитают на западном побережье и настроены враждебно. Ни одно из племен не занимает определенной территории, они кочевники, перебираются с острова на остров.

 — Что вы можете сказать о колонии каторжников? Кто-либо из осужденных остался на островах? — осведомился я.

 — Большинство уехало, — сказал Айяр. — Некоторые остались, но нам о них ничего не известно. Во время оккупации японцы освободили всех каторжников и сожгли тюремные архивы. Так что мы не знаем, кто бывший каторжник, а кто нет. Вам предстоит это узнать самому.

 — А тюрьма?

 — Тюрьма еще существует.

 — Мне хотелось бы побывать там.

 — А для чего? Это старое полуразвалившееся здание, большую часть которого мы используем под склад и даже думаем снести.

Но я продолжал настаивать.

 — Вы должны понять, почему меня так интересует тюрьма. Ведь она так знаменита!

 — Ладно, — сказал Айяр. — Сидду, мой заместитель, выдаст вам разрешение.

Он попытался связаться с Сидду по телефону, по тот, по-видимому, вышел. Повернувшись ко мне, Айяр спросил:

 — Долго ли вы предполагаете пробыть здесь?

 — Несколько месяцев, — сказал я неопределенно.

 — Это хорошо. Тогда вы сможете хоть что-то увидеть. Большинство приезжих уже через несколько дней бывают сыты по горло и отправляются обратно.

Зазвонил телефон. Айяр взял трубку.

 — Доброе утро, Сидду… Вы знаете мистера Вайдью?.. Суреш Вайдья, да, да, тот самый… он хочет осмотреть тюрьму… не могли бы вы дать ему разрешение?.. Что?.. Конечно, конечно… Разумеется, в любое время, когда вы сможете. Я направлю его к вам…

Старое, нескладное здание, где находился кабинет заместителя комиссара, как и большинство домов Порт-Блэра, возвышалось на сваях, а под ним был устроен гараж. Деревянная лестница вела в налоговое управление. Комната заместителя комиссара находилась в самом дальнем конце здания. Она была соединена с открытой верандой, которая примыкала к большому залу судебных заседаний. Очередное заседание еще не началось, но места для публики были уже заполнены. Пятеро арестованных — небрежно одетые, мрачного вида молодые люди сидели на скамье подсудимых.

 — О чем слушается дело? — спросил я полноватого человека в белых штанах и черном альпаковом пиджаке, углубившегося в какие-то бумаги.

 — Об убийстве, — сказал он, подняв глаза.

 — Убийство! — воскликнул я.

 — Да, убийство, — засмеялся мужчина. — Типичное для Андаман. Вы видели орудия убийства? — спросил он, указывая на связку бамбуковых палок и маленький осколок камня, лежавшие на полу. — Это вещественные доказательства. Ими и было совершено убийство. Убийство! — иронически усмехнулся он. — Закон не может признать человека виновным на основании таких незначительных улик. В худшем случае будет признано непредумышленное убийство. Настоящее убийство предполагает преднамеренность. А разве эти орудия свидетельствуют о преднамеренности?

Он посмотрел, какое впечатление произвели его слова на меня.

 — Ни один из этих парней не будет повешен, смею вас уверить. Я защищаю их.

Ко мне подошел служитель и шепнул, что заместитель комиссара освободился.

Я последовал за ним в маленькую комнату, где Сидду что-то диктовал своему секретарю. Заместитель комиссара прервал работу, положил пачку бумаг на стол и улыбнулся.

Я подумал, что он еще слишком молод для такого поста.

 — Простите, я буду краток, — извинился тот, ловко поправляя свой тюрбан, похожий на лодку, — мне скоро придется идти в зал председательствовать. Однако…

 — Мистер Айяр, должно быть, известил вас о цели моего прихода, — прервал я его.

 — Да, он говорил. Вы, разумеется, можете посетить тюрьму и фотографировать сколько угодно. Я уже дал указание старшему тюремному врачу. Он просил вас прийти завтра в десять утра.

Затем, осмотрев меня с ног до головы, Сидду добавил:

 — Как вам нравятся Андаманы?

 — То немногое, что я видел, мне понравилось.

 — Неправда ли, они прекрасны? Я сам здесь всего четыре месяца, но уже успел полюбить эти места.

На другой день, миновав многолюдный Абердин-Базар и спустившись по отлогому склону на мыс, мы проехали через главные ворота, выходящие на набережную. Машина остановилась у зарешеченных дверей одного из крыльев здания, где сейчас находится тюрьма. Одетый в хаки охранник открыл дверь.

Пока я обменивался рукопожатиями с Капуром, старшим тюремным врачом, и Пхатаком, тюремщиком, сзади меня заперли дверь.

Нас сопровождали два охранника — Лахман Сингх и Джирия Дайял. Оба они — старые служители — хорошо знали тюрьму и ее историю. Поэтому можно считать, что мне повезло.

Мы прошли по коридору пустующего левого крыла тюрьмы, вдоль длинного ряда камер, расположенных позади просторной веранды с решетками на окнах. Пустые камеры выглядели чистыми и опрятными. Лишь решетки, засовы и большие замки вселяли страх.

 — Здесь вновь прибывшие проводили первые шесть месяцев, — пояснил, открывая дверь в камеру, Лахман Сингх — худой человек с невыразительным морщинистым лицом.

Я заглянул внутрь: узкая комната с окном под самым потолком и голыми стенами.

 — А какая мебель стояла в камерах? — спросил я.

 — Никакой. Только по два одеяла на заключенного, сказал Лахман Сингх, закрывая дверь. — Каторжник проводил здесь половину времени. Его запирали днем в четыре часа и не открывали дверь до четырех утра. В пять начинался рабочий день, продолжавшийся до четырех дня.

Два крыла тюрьмы образовывали треугольный двор, крытый решетчатым навесом, примыкавшим к наклонной крыше тюрьмы, сделанной из гофрированного железа. Под навесом было темно и пыльно.

 — А здесь каторжники работали, — продолжал Лахман Сингх. — Тут стоял пресс для выжимки масла. Вы знаете, что это такое?

Я сказал, что не знаю.

 — Да ну? — удивился Пхатак. — Раньше в наших газетах часто писали о нем. Ужасная вещь. Наподобие обычного индийского пресса, только там его вращали волы, а здесь каторжники. Бывало каторжники от усталости падали в обморок, но это не избавляло их от работы. Нисколько. Мы, тюремщики, брызгали им в лицо водой, и когда они приходили в себя, то снова начинали вращать пресс. Новички падали в обморок раз по десять за утро, но каждый раз их приводили в чувство и впрягали в ярмо. В любом случае каторжник должен был выполнить свою дневную норму, что бы ни случилось. Если получалось масла хоть на каплю меньше положенного количества, ему давали дополнительное наказание. Это было ужасно, скажу я вам. Даже выносливые каторжники трепетали при упоминании о прессе.

 — После такой работы уже через полгода каторжник, вероятно, становился развалиной, — заметил я.

 — Нет, масло выжимали только три месяца, — уточнил стражник. — После этого заключенный получал другое задание: очистку кокосовых орехов. Но это была тоже ужасная работа. Скорлупа ранила ладони, они кровоточили. Жизнь в тюрьме была действительно тяжелой.

вернуться

11

Точнее — это остатки большой группы племен.