— Хорошие сорта риса здесь просто не родятся, — заметил Говиндараялу, набрав пригоршню неочищенного риса и пропуская его через пальцы. — Даже овощи мы большей частью привозим из Калькутты. Что-то с почвой, а что — один бог знает.
Плоды хлебного дерева и бананы все же выросли до внушительных размеров и приятно пахли. Такими же были панданус и ямс.
— А как вы едите панданус? — спросил я просто из любопытства, поскольку до сих пор никогда не видел этот плод.
— Никогда не пробовал, — ответил мой друг, сбивая плоды, свисавшие в початках с потолка.
— А как его едят? — повторил он мой вопрос человеку, стоявшему возле стенда.
— Его едят только никобарцы, — ответил он. — Я точно не знаю, но, кажется, они варят его, пока панданус не станет мягким, потом приготовляют тесто и пекут хлеб, который употребляют вместо риса.
Только часть выставки была отведена показу продукции сельского хозяйства. Почти половина экспонатов отражала достижения островитян в области промышленности и торговли. В зале, например, установили ручной ткацкий станок, а на стендах разложили сари, лунги[14], морские раковины и домашнюю утварь. Рядом выставили мебель местного производства. Посетители также знакомились со стендами государственных учреждений и даже полиции, которая демонстрировала, как осуществляется беспроволочная связь между островами. К доске, окрашенной в красный цвет, были прикреплены луки, стрелы, копья и дубинки джарвов.
Бангара, старший полицейский офицер, выглядевший щеголевато в белой униформе и черном галстуке, заметил, что я заинтересовался этими экспонатами.
— Мне кажется, вы хотели бы увидеть джарвов, не так ли? — с улыбкой проговорил он.
Я ответил, что, конечно, хотел бы.
— Тогда почему же вы не обратитесь к Берну? Он командует местной полицией. Да вот и он сам.
К нам поспешно приближался высокий мужчина, на котором буквально повисла маленькая женщина. Выглядел он довольно странно: рукава рубашки были закатаны, галстук-бабочка сбился на сторону, а мягкая шляпа, вместо того чтобы прикрывать лысую голову, была засунута под мышку.
— Берн, майор Берн! — окликнул его Говиндараялу.
Берн резко остановился, отчего шляпа чуть не упала на землю. Какое-то мгновение он смотрел отсутствующим взглядом на моего друга, потом, видимо, вспомнив, заулыбался:
— А, это вы, Раджу!
— Я хочу представить вас моему другу, — продолжал Говиндараялу.
— Как поживаете? — обратился Берн ко мне. — Я видел вас на пристани в день вашего приезда. Очень хотел познакомиться с вами.
— Почему? — спросил я, несколько обескураженный.
— На вашем плече висели два ружья. Я не мог понять, зачем они вам понадобились.
— Майор Берн, мой друг хотел бы повидать джарвов, — вмешался Говиндараялу.
— Хорошо, мы еще поговорим об этом. Приходите завтра к нам на обед. В восемь часов. Удобно?
Маленькая женщина, до сих пор не проронившая ни слова, услышав неожиданное приглашение, не выдержала:
— Робби, завтра ты будешь занят на спектакле для детей.
— Спасибо, Джин, — сказал майор, видимо искренне ей благодарный. — Ну, тогда послезавтра.
— Благодарю вас. Но куда мне прийти? Я не знаю вашего адреса.
— Кто не знает, где живет Берн? Он самый популярный человек в Порт-Блэре, — вставил Говиндараялу.
— Вы, разумеется, придете с Говиндараялу. А теперь, прошу прощения, я должен вас покинуть.
Выставки и экспозиции на открытом воздухе, оказывается, были очень популярны в Порт-Блэре. Их посещали все. Здесь происходили встречи с приятелями и обмен новостями.
В толпе я увидел много знакомых и среди них адвоката Девасию. Он куда-то торопился, но, увидев меня, задержался и подошел.
— Мистер Вайдья, — сказал он, — встречались ли вы с Даду Лалом?
— А кто такой Даду Лал? — Я никогда прежде не слыхал этого имени.
— Не хотите ли вы сказать, что ничего не слышали о Даду Лале? — поразился адвокат. — В городе все знают Даду Лала. Его считают главой бывших каторжников. Я полагаю, вы хотели бы повидаться с ним?
— Я бы с удовольствием, но где его можно найти?
— Вам придется поехать на ферму Даду Лала. Это в Панигхате, на противоположном берегу бухты. Садитесь на паром в Хаддо и поезжайте в Бамбу-Флэтс. Оттуда до Панигхата всего несколько минут ходу.
— В любой день?
— В любой день. Я говорил ему о вас.
И адвокат удалился.
Паром отчаливал в восемь. Мы прибыли на пристань точно за две минуты до отхода. Но паром уже ушел, и мы очень расстроились — ведь следующий должен был отправиться не раньше чем через пять часов. Раздосадованный, Шринивасан спросил одного из местных жителей, почему паром ушел раньше, и получил ответ, который окончательно вывел его из себя:
— Автобус прибыл раньше.
— Я отправлю вас на катере лесного департамента: он должен отойти в течение часа, — успокаивал меня Шринивасан по дороге в Чатам.
Маленький катер лесного департамента стоял на якоре неподалеку от пристани. Чтобы добраться до него, надо было сначала пересечь баржу, спуститься на бревенчатый плот, а оттуда по шаткому настилу, служившему трапом, перейти на катер. Воды бухты были спокойны; лишь изредка их вспенивала выпрыгивавшая на поверхность рыба.
— Сегодня слишком много акул, — заметил шкипер, молчаливый паренек. — Посмотрите, — взволнованно проговорил он, показывая на пятно справа. — Три акулы быстро настигали косяк крупных рыб.
В погоню за добычей «трио» устремилось в тесном строю, но, достигнув ее, акулы разделились, и каждая нападала в одиночку. В какое-то мгновение вода закипела, и на поверхность всплыли окровавленные куски.
— Да… Такова жизнь, — со вздохом проговорил старый угрюмый моторист, наблюдавший за развязкой.
Бамбу-Флэтс оказался не городом и даже не деревней, а всего-навсего маленьким поселком, состоящим из нескольких беспорядочно разбросанных лачуг и лавчонок. Девасия советовал мне сразу же расспросить о дороге, и я обратился к хозяину лавчонки, где торговали чаем. Он довел меня до плантации кокосовых пальм, расположенной вдоль дороги, где, по его словам, работал сын Даду Лала.
Сын Даду Лала, парнишка в шортах, окапывал молодую пальму. Я окликнул его. Он распрямился, поднял мотыгу и крикнул:
— Вы хотите видеть отца? Тогда идите по дороге вдоль бухты, никуда не сворачивая. Он дома.
— А это далеко?
— Нет. Идти минут десять.
С кирпичной плотины, отгораживающей воды бухты, я спустился на грязную дорогу. Она пролегала между бухтой и поросшей густым тропическим лесом возвышенностью Харриетт Хилл. Местами виднелись черные валуны, напоминавшие спины диких слонов. То тут, то там джунгли были расчищены и превращены в террасированные поля, среди которых, как стражи, торчали одинокие хижины.
Говиндараялу на время поездки дал мне своего слугу, который должен был быть проводником и нести продукты. Это был молодой мадрасец, робко следовавший за мной на некотором расстоянии. Мы, как советовал сын Даду Лалу, не отклонялись от дороги, и все же я постоянно ощущал потребность еще раз убедиться, правильно ли мы идем: ведь на Андаманах заблудившийся человек дорого платит за свою ошибку — он все дальше и дальше уходит в джунгли, пока окончательно не заблудится. Спрашивать же моего слугу о дороге было бесполезно: он не знал никакого языка, кроме родного, тамильского, о котором я не имел ни малейшего представления.
К счастью, мы наткнулись на группу крестьян, столпившихся вокруг передвижной рисоочистительной установки. Я спросил на хинди, не может ли кто-либо сказать, правильно ли я иду к дому Даду Лала и далеко ли до него. Все сразу обернулись, и на меня обрушился поток слов, но, увы, ни одного из них я не понял, так как они говорили на тамильском языке. Заметив растерянность на моем лице, слуга решил, что наконец появилась возможность оказать мне услугу. Бросившись в толпу, как театральный герой в старых пьесах, готовый вот-вот убить негодяя, он засыпал их вопросами и, получив односложные ответы, вернулся на дорогу, призывая меня следовать за ним.