«Страшно мне на себя оглянуться, Олег Дмитрич, — начнет Филаретыч. — Честно сказать — страшно: Я ведь…» — «Ой, не говори, Филаретыч! — вскрикнет Олег с живостью. — Я такой бандит в молодости был, прямо отпетый. Выйду ночью на Лиговку — женщины сразу часы снимают, брильянты, мужчины бумажники достают, сами. Зубы ощерю — все в обмороке, до сих пор в милиции помнят. Встретил тут знакомого лейтенанта, в отпуск летал. «Ты, — говорит, — теперь кто? Небось рецидивист?» — «Конечно», — говорю. «Ну, — говорит с уважением. — Я так и думал». Что говорить, Филаретыч, мы с тобой — люди страшные».
«Это точно, — ввернет баба Катя. — Страшней вас на всем острове только Мурка инютинская».
А Мурка была корова необыкновенной сонливости: во сне ела.
Ну, Филаретыч, конечно, рассмеется. И вроде с ним прошло.
А Ольга Филаретыча остановить не умеет, хоть все знает заранее. Вот как сейчас по телефону, сейчас скажет.
— Люди молодые, Ольга Васильевна, спортсмены, все может быть, — сказал Филаретыч и помедлил. — Если уж я, Ольга Васильевна, собственную жену убил, значит, все бывает…
— Это другое дело, — быстро сказала Ольга. А что скажешь?
— Страшное дело, — сказал Филаретыч и покашлял, в трубку.
К нему, вообще-то, надо бежать, а не к Царапкиным.
Придумал себе человек, что жену убил, вот уж придумал. «Курью шею не может свернуть, а туда же», — как баба Катя скажет.
Но Филаретыч это все так рассказывает. Он молодой был, работал на строительном объекте особого назначения, имел при себе пистолет. «Да ты неужто стрелять умеешь?» — ввернет баба Катя. А жена была старше на четыре года, и Филаретыч ее любил безумно. «Да уж ты — любовник, ишь как — безумно!» — смеется баба Катя. Но он все был за городом, на объекте, домой вырывался редко. Даже на день рожденья жены не смог приехать, так и предупредил — не смогу. Однако ночью не выдержал, поймал попутную машину, доехал. Долго звонил: гости были, конечно, легла поздно. А жили с ее теткой. Тетка наконец открывает. Открыла и поперек двери стоит, очумела со сна. Филаретыч отодвинул, прошел. Стол не убран в столовой, грязь, были гости.
Сразу шагнул в спальню, там свет такой: полумрак. «Ну, будуар, понятно», — кивнет Олег. И тут Филаретычу вдруг в глаза бросилось: четыре ноги на кровати. Закрыл глаза — тьфу, устал. Открыл: четыре. Вернулся в столовую, налил стакан коньяку. Выпил. «Да не может такого быть!» — удивится баба Катя. Опять в спальню: четыре. Так. Разбудил того, был приятель. Затрясся, за ширму отскочил, не попадает в штаны. «Лешка! — говорит. — Лешка!»— «Уйди», — сказал Филаретыч. Того как сдуло. «Я лично тоже не стал бы задерживаться», — хмыкнет Олег. А пистолет — при нем.
Ну — и убил…
«Ах ты господи, — притворно вздохнет баба Катя. — Горячий какой, Филаретыч! Это ты, значит, в тюрьме стал такой домовитый? А я гляжу — ну, не бывает таких мужиков!»
«Как сказать, Екатерина Гавриловна, — солидно объяснит Филаретыч, и вроде с него спадет: выговорился. — Я, вообще-то, всегда был довольно аккуратен..»
«Пошли-ка чай пить», — скажет баба Катя. Подмигнет Олегу, уведет Филаретыча, в такой вечер держит возле себя, в кругу семьи. И Филаретыч сидит смирно, хотя вообще редко ходит к Царапкиным — шумно ему там, слишком бесцеремонно. И баба Катя обычно называет его «Алексей Филаретович» и на «вы».
«И чего ты по этому поводу думаешь?» — скажет потом Ольга.
«Ничего не думаю, — уклонится Олег. — Хотя четыре ноги — это, конечно, впечатляет: живая деталь».
А баба Катя, при случае, сказала юркой снохе Филаретыча: «Хорошо ты устроилась!» — «В каком смысле?» — испугалась та. «А без свекрови живешь, сама голова», — легко пояснила баба Катя. Но глянула со вниманьем. «Ах, вы в этом смысле, — улыбнулась сноха. — К сожалению, я ее уже не застала в живых». — «Рано люди уходят», — сказала баба Катя. Но это она уже сказала себе и без всякого подвоха. «Рано», — согласилась сноха Филаретыча и сразу куда-то делась. Потом баба Катя решила, что она делась слишком поспешно…
«В это нам, девки, всавываться ни к чему, — сказал как-то Лялич. — Мы Филаретыча ой как знаем. Скорей всего — пальцем ее не тронул, а надо было. Теперь жалеет, так понимаю».
«Здорово ты понимаешь», — сказала баба Катя с насмешкой.
«А чего? — сказал Лялич. — Я потому неженатый: от девок в жизни один кабардак».