«Если женщину иной раз оставляют, — сказала еще Клара Михайловна, мерцая ушами, — в ней бывает злоба». — «Да они давно разошлись, до меня», — сказала тогда Ольга, не удивившись, что Клара Михайловна знает. «Это неважно, — Клара Михайловна мотнула головой. — Все равно — злоба. Я даже по себе помню: у меня была». — «Вот уж не верю», — слабо улыбнулась Ольга. «А я говорю — была», — повторила Клара Михайловна, и глаза у нее блеснули. Но тут же снова она стала тихой и блеклой. Ушла бесшумно, как мышка.
С тех пор, здороваясь с Ольгой, Клара Михайловна улыбалась ей широко, смело, разговаривала подолгу, стала в этих разговорах интересна для Ольги. Теперь Ольга не удивлялась, что полнокровная Зинаида дружит с анемичным начальником узла связи, что Клара Михайловна запросто ходит к Зинаиде домой, как немногие.
— Еще хочу землетрясение! — ныла Любка.
Ольга сама нажала кнопку сигнализатора. Когда отревел, сказала:
— Ребятня, свою задачу помните на сегодня?
— Помним, — ответили писклявым хором.
Марьяна Агеева уточнила, как старшая:
— Глядеть, чтобы туристы ничего не стащили…
— Вот-вот, — засмеялась Ольга. — А то всю станцию растащат на сувениры, это такой народ.
Олег всегда говорил: «Берегите карманы, они всю станцию растащить готовы!» Хочется же на память, это понятно. После туристов пропадали карандаши со стола дежурного, а уж чего, кажется, — карандаш? Обычный. Но вот — «с цунами-станции», аж с конца света, где-нибудь в Москве будет возлежать важно рядом с янтарной серой из вулкана Галей. Пропадали сейсмограммы из альбома, где собраны образцы. Винтик какой забудешь — тоже слизнут, кому-то приглянется. Олег, бывало, специально припасал несколько крабов — кому локоть, кому колено, все сразу довольны. Смеялся: «Отвлекаю внимание от главного. Чтобы сейсмографы не уперли». А что им тут, на станции, особенно показать…
— Ну что? — сказала Ольга дежурному Фпларетычу. — ЭПП? ВЭГИК? Оборудование — каменный век! Даже стыдно перед людьми!
Филаретыч из деликатности согласно кивал, хотя был не согласен. Он как раз принимал свою станцию — какая есть: прекрасная станция, работяга, хоть перед кем не стыдно. Сверху — флюгер крутит носом по ветру, родная игрушка. Внизу, во дворе, — подвал на четыре метра вглубь, и там-то, в тишине, на скальном основании, сейсмографы безотказно слушают землю. Чего еще надо? А посередке, естественно, — запись, тихо ползут ленты, сидит за столом дежурный — вот он, Филаретыч, в отутюженной свежей сорочке, при галстуке, редкие волосы расчесаны на пробор, но лысины пока нет. Картинка!
— Можно ИСО показать, — сказал Филаретыч.
— А чего — ИСО? — улыбнулась Ольга. — Даже показания не снимаем сами, все — в институт.
— Снимаем, но не обрабатываем, — поправил дотошный Филаретыч, кашлянув с извиненьем. — Все же новый прибор, экспериментальный…
— Вот именно, — махнула Ольга рукой.
Тут Лидия крикнула от окна, как сестра Мария:
— Ой, пристали!..
Плашкоуты мягко шмякнулись о причал, торопясь, косо, легли на борт сходни, туристы, толкая друг друга, вывалились на твердую землю, задышали всей грудью, разом бросились вверх по сопке, к домику станции, подминая клевер, накручивая километры цветной, негативной и позитивной, пленки. Яркие косынки развевались у них на шее, как пионерские галстуки.
— Разнесут станцию, — сказал муж Юлий без юмора.
Сверху, правда, казалось, что сопку берут штурмом…
Эдуард Скляр, отмстив подходящие ножки, предложил свой экипаж. Ножки даже не оглянулись. Ничего, Эдуард тут же обратился к другим — симпатичные такие тумбочки на плотной подошве, которые так и хотелось подержать в ладони, сжать — крепкие. Тумбочки с хохотом пронеслись мимо мотоцикла. Эдуард поднял выше прищуренный взор. Плечи стояли перед ним, смутно скрытые ковбойкой, оттого еще более нескромные. «Садитесь, девушка! — пригласил Скляр от души. — Я вам тут все покажу!» Плечи замедлили. «Инга, идем!» — чья-то бесстыдная лапа широко, с дружеским размахом, легла на них сбоку, увлекла за собой.
Эдуард заскучал возле мотоцикла.
— Молодой человек, можно вас…