Скляр обернулся. Толстая старуха в янтарных бусах, длинном сарафане и босиком стояла перед. ним, глядя в лицо Эдуарду крепкими, выпуклыми глазами. Смех у нее был в глазах, вызов.
— Я слышу — вы вроде приглашаете…
— Садитесь! — заорал Эдуард, чтобы слышали кругом все ножки и плечи. — Я вам все покажу!
Скляр соскочил с седла, открыл перед старухой коляску, застегнул полог, поправил, чтоб все удобно.
— Я вам очень благодарна, — сказала старуха, близко впиваясь в Скляра крепкими, выпуклыми глазами. — Я так сразу и поняла, что вы меня ждете. Ходить-то я не очень сильна.
Крупное, лошажье лицо ее откровенно смеялось, было сразу простоватым и хитрым, интеллигентным, вставные крупные зубы сияли навстречу Скляру. На иргушинскую кобылу Паклю, если надеть на Паклю янтарное ожерелье, похожа была старуха, которую залучил себе в мотоцикл местный ловелас Эдуард Скляр, вот на кого.
— А вы кто? — захохотал Скляр.
— Да, позвольте представиться — Прасковья Терентьевна, профессор психологии, из Киева…
— Из Киева?! — восхитился Скляр. — Так мы ж родственники! У меня дочка в Киеве, Анжелика.
— Прекрасно, — сказала Прасковья Терентьевна. — Значит, вы тут, а ваша жена в Киеве?
— Не жена, — проорал Скляр, выжимая скорость. — Дочка!
— Дочка? — захохотала она. — Не жена? Я так и думала!
Весь этот день Эдуард Скляр, обращая на себя общее местное внимание, возил по поселку толстую старуху с пронзительными выпуклыми глазами, в бусах и босиком. Потом, правда, обулась — в мальчиковые туфли со шнуровкой. Старуха переступала толстыми ногами с трудом, смеялась басом, говорила Скляру: «Эдик». Он возил ее на метеостанцию, на рыборазводный завод, куда-то в сопки, подальше — с видом на океан. Покупал ей значки в узле связи. Отдыхал душой. Она рассказывала. Он хохотал. Он говорил. Она смеялась с пониманием, добавляла метко, была ехидна и добродушна.
Чуть не опоздали вечером на последний плашкоут.
Тут же, на причале, когда плашкоут уже отвалил, Лялич спросил у Скляра: «Знакомую встретил?» — «Теща из Киева!» — захохотал Скляр. Ему хотелось, чтобы Лялич подхватил шутку, порадовался вместе. Но Лялич нахохлился, будто коршун, скрючил нос, фыркнул: «У тебя, парень, и в Киеве теща». — «А как же?» — сказал Скляр с вызовом. Но почему-то расстроился.
Сразу вдруг стало ясно, что Зинаида Шмитько его вчера просто отшила, хоть и ради Иргушина, но отшила грубо, на порог не пустила. Настоящая теща, Пронина Галина Никифоровна, глядит на него косо, сквозь ресницы, считает за отброс человека, настраивает против жену Шурочку. Да, Скляр любит детей, много детей, не отказывается от них, как другие. Женщин любит. Ну и что? Солнце любит, в дождь он — не человек. Этот остров. Свою метеостанцию. Он не хуже других. Напрасно Лялич хохлится, старый коршун. Напрасно нос дерет Зинаида.
В этот вечер Эдуард Скляр допоздна носился по сопкам на казенном мотоцикле, пугал треском собак…
Ну, это после.
Когда первая турволна накатила на цунами-станцию, там уже стояла рабочая тишина, без всякого любопытства, никогда не подумаешь, что все только что торчали у окон. У станции своя гордость, она делает дело, ей некогда отвлекаться. Только народу в дежурной комнате было куда больше, чем требуется. Но это туристам неизвестно. Иван шнырял между ними, пересчитывал: «Тридцать три… тридцать восемь…» Собирал за труды конфеты, уклонялся от Лидии.
— А речка как называется? А вулкан? А он действующий? — приставали туристы. — А за год сколько бывает землетрясений? Неужели так много? А сегодня никак не будет? Но ведь может, правда?
Один из туристов, ушастый, как кастрюля в раймаге, и зачем-то с охотничьим ножом в ножнах поверх шортов, уже объяснял вслух:
— Я когда-то на Малом Буруне служил. Там этих землетрясений! Ну как в поезде — трясет, и все! Печки сразу развалятся, это точно.
Очевидцу внимали, тревожно тряся головами.
— Будто в сене лежишь, а его из-под тебя выдергивают, — сказала задумчиво тонкая девушка в очках, такая безнадежно городская, что даже было неясно, откуда она знает про сено. — А сено как будто ни на чем не лежит. Но его все равно выдергивают…
Ольга Миронова, укрепляя во дворе карту и машинально прислушиваясь, нашла, что она объясняет неплохо, можно взять на вооружение. А то никогда не знаешь, как это выразить, чтоб представили.
— А ты-то откуда знаешь? — обиделся очевидец с ушами.
— Мы раньше в Ташкенте жили, — сказала девушка.
Агеев вынес Ольге указку. «Спасибо, Саша», — кивнула Ольга, не думая о нем в эту минуту. Но Агеев сразу расцвел. Она еще мигнула ему, раз он всех ближе: «Ивана бы убрать». Агеев отнесся ревностно — выловил Ивана, унес на станцию, передал Лидки в руки. Опять вернулся, может — понадобится Ольге еще. Пиджак Агеев снял, остался в белой водолазке, светловолосый, брови на бледном лице темнели ярко, чуть клоунски, одна — выше. Сейчас, на солнце, он казался моложе, чем был, Симпатичный блондин. На Ольгу, после вчерашнего, взглядывал с покорной готовностью.