Агеев вскоре ушел из школы на цунами-станцию.
Но Костька ему не забыл, отомстил все же за Лизу.
В темноте, когда Агеев вечером возвращался с дежурства, натянул проволоку в калитке, чтобы ударила по ногам, сбила. Сам спрятался рядом — удержать, если кто другой вдруг пойдет, не Агеев. Но Агеев пришел, как по-писаному. Грохнулся во весь рост. Вскрикнул, поднялся, хромая. Сразу Клара Михайловна выскочила на крыльцо: «Сашенька, что?» — «Ничего, — ей ответил. — Поскользнулся немного». — «Я утром посыплю песком», — сказала Клара Михайловна. Но Агеев, конечно, все понял. Отвязал проволоку, унес с собой в дом.
Костька захохотал, как филин, подпрыгнул, выскочил из агеевского двора, не таясь.
На следующий день Вера отозвала брата к сараю, сказала: «Оставь Александра в покое, слышишь?!» — «Какого еще — Александра?» — прищурился Костька. Верка уже тогда ходила с Агеевым, это он знал, тоже — нашла пятак в пыли. «Сам знаешь — какого», — сказала Верка, тряхнула перед ним проволоку. «Он что же? Просил у тебя защиты?» — захохотал Костька. Красные пятна выступили на толстой Верке, почти до слез, но сказала с угрозой: «Гляди, отцу расскажу! И про крест — тоже». — «Попробуй, — озлился Костька. — Не так тогда разукрашу. Корова!» — «Хулиган!» — сказала Верка, бросила брату проволоку, ушла.
Костька подобрал — пригодится.
Думал еще повторить, чтоб помнил. Но Агеев стал осторожен, ходил с цунами каждый день другой тропкой, в калитку вел под руку Клару Михайловну, пропускал вперед. Если случалось одному идти в темноте, сперва светил фонарем либо входил к себе во двор сбоку, через дыру в заборе, дыр этих было много, все не завяжешь. Встретил у дома Костьку, остановился: «Гуляешь, Константин?» — «Гуляю», — кивнул Костька с вызовом. Агеев помолчал нерешительно, будто что-то хотел сказать. Но сказал только: «Злопамятный ты, Константин». — «Память у меня есть», — сказал Костька хмуро. Больше не стал стоять, прошел мимо. Но счел это со стороны Агеева извинением, отстал. Не из-за Верки, конечно.
Верка, гуляя с Агеевым все бесстыднее, почти — открыто для всех, тогда как раз подобрела. Глядела кругом туманно, улыбаясь себе, отвечала издалека, по-доброму. Училась у матери шить. Ластилась к отцу: «Папа!» Отец не знал, куда себя деть от такого счастья. Выходил Верку встречать с фонарем, покорно заглядывал в глаза Агееву, слушал его, как он говорит, поддакивал. Видно, переживал за Верку, опасался, что Агеев все же не оставит семью. Оставил.
Костька на свадьбу к ним не пошел, хоть звали.
А кобеля Нюшу старик Шеремет пристрелил в тот же день, как случилось несчастье. Увел на сопку в ошейнике и пристрелил. Но все же зачем-то зарыл, как путного, насыпал над ним бугор, принес камень от моря — черный, острый. Постоял. Сказал: «В память, лярва!» Пнул камень ногой и быстро пошел в поселок, в узел связи, — звонить в Южно-Сахалинск, как там Лизка…
Вот что мог бы рассказать любознательным туристам Константин Шеремет, если бы захотел. И была бы романтическая история, на любой вкус. Но он как раз не хотел. Молча вел к маяку свою группу.
Все уже было видно.
Маяк торчал на скале, как палец, — белый, вверх. Висел рядом колокол, большой, медный, древний — начало века, Когда-то в него звонили, в туман. На скамеечке, возле колокола, сидел слабый прямой старик Шеремет, добродушно вглядывался в туристов дальнозоркими глазами, грелся на солнышке, целиком зависел теперь от сына Константина, был доволен жизнью, улыбался.
6
Вечером, когда «Баюклы» уже снялся с якоря и от туристов остались на острове только воспоминанья, сор возле Змейки в траве, где жгли костер, вмятины тел, Ольга Миронова все еще сидела на станции. Сидел новый начальник Павлов, листал журнал наблюдений. Сидела за столом дежурная Вера Агеева. Она как раз звонила к себе домой.
Но ей ответила только дочь Марьяна, Агеева не было до сих пор, как исчез еще днем, никому не сказавшись, что было странно. Неизвестно где ходит. Тем более — сам всегда укладывал спать девчонок, читал им на ночь. Его забота — укладывать. Но вот — нет. Можно бы поискать по знакомым, телефон — перед носом, но Вера его искать не привыкла. Эта пропажа сама найдется, не денется. Все же приходилось обращаться к Ольге Мироновой с просьбой, чего Вера не любила. Это она потом еще припомнит Агееву, что пришлось просить.
— Ольга Васильевна, — сказала Вера. — Можно на пятнадцать минут сбегать домой? Девчонкам, уж ложиться пора, Агеева нет…