Я признаю, что в момент его смерти находился в театре. Я отрицаю, что зашел, не заплатив. Наверное, за меня заплатил один из моих друзей. Я признаю, что прошел за кулисы.
Я не знаю, как я нашел лист стекла. Полагаю, его дал мне один из моих друзей. Трое друзей помогли мне его нести. Это я сказал им, куда его нести. Это с самого начала была моя идея.
Я был зол на господина Коммиссу, теперь уже не помню за что. Возможно, он дразнил меня. Нет, я не мог сам отнести этот лист стекла. Он был большой, слишком большой, чтобы нести его в одиночку. Да, я сильный, но не настолько. Мы сильно шумели, однако никто нас не услышал, потому что люди в зале смеялись, и там играла музыка. Это был оркестр, не запись.
Нет, я не помню, какая песня играла. Да, теперь я помню, какая песня играла. Она называется «Море течет мимо». Я знаю эту песню, она моя любимая. Я узнал ее по записи, которую вы мне включили, но не мог сказать название, пока вы мне не напомнили.
Это я приказал другим сбросить стекло на господина Коммиссу. Да, они расслышали меня за шумом музыки. Буквально я сказал: «Давайте убьем ублюдка». Я уверен, что именно так я и сказал. Возможно, я назвал его как-то иначе, более грубо. Я точно не помню, что именно я сказал. Я согласен, что вместо этого, возможно, использовал слово «говнюк». Да, не сомневаюсь. Да, я использую оба эти слова для описания людей, которые мне не нравятся. Я часто употребляю слова, которые не следует говорить.
Мы были в том месте над сценой, где много веревок и прочего добра. Я не помню, как мы туда поднялись. Залезли, наверное. Я пошел первым, а за мной последовали мои друзья. Я не помню, как мы подняли туда лист стекла. Уже был там, наверное. Я не знаю, как он туда попал. Да, возможно, он был на заднем дворе театра, и мы подняли его наверх.
Кажется, мы лезли по веревкам. Если вы говорите, что там была лестница, тогда я припоминаю, что мы лезли по ней.
Одно я знаю точно – когда я поднялся наверх, мои друзья уже стояли там с листом стекла. Да, на мне были перчатки, вот почему на стекле нет моих отпечатков пальцев. Да, я всегда ношу перчатки, когда гуляю с друзьями. Нет, теперь у меня этих перчаток нет.
Я не помню, почему я хотел убить господина Коммиссу. Мы веселились. Это было что-то вроде шутки. Зрители в зале смеялись. Мы держали стекло, пока господин Коммисса не оказался под нами. Тогда я произнес слова, которые только что сказал вам, и мы отпустили лист стекла.
Я не помню, как выбрался из театра. Насколько мне известно, никто меня не видел. Я помню, как убегал по дороге. За мной никто не гнался. Я не помню, куда я побежал. Возможно, на паром, на котором я работал. Своих друзей я больше не видел и их имен не помню. Кажется, они были с Ледяного Ветра. Кажется, что некоторые были с Красных Джунглей, хотя я сомневаюсь. Да, были и с Медленного Прилива. Они все того же возраста, что и я, или старше. Они выглядели как островитяне, а не как туристы.
Нет, я не говорю на диалекте Ледяного Ветра. Нет, я никогда не был на Ледяном Ветре. Я никогда не был в городе Омгуув. Да, паром, на котором я работал, иногда заходил на Омгуув. Да, я узнаю слова «Театр «Капитан дальнего плавания», но не знаю, что они означают.
Да, они означают «Театр «Капитан дальнего плавания». Именно в этом театре я убил господина Коммиссу. Да, я определенно говорю правду.
Я был взволнован тем, что я сделал, но никому об этом не рассказывал. Я стал жить дальше и совсем забыл об этом, пока меня не арестовали. Я очень сожалею о том, что сделал. Я не хотел.
Данное заявление продиктовано задержанным (КС) в присутствии двух офицеров Чеонерской Сеньоральной полисии и расшифровано сержаном А., который и произвел арест. Оно было прочитано задержанному, Кериту Сингтону, и в соответствии с его указаниями в него были внесены все необходимы изменения и исправления. Задержанный поставил свои инициалы на каждой странице данного протокола – и подпись в конце документа.
X
Подпись Керита Сингтона
«Чеонерская хроника», 34/13/77:
Керит Сингтон, убийца мима Коммиса, был казнен на гильотине сегодня в 6.00 утра в Чеонерской тюрьме 1-й категории. На его казни присутствовали двенадцать присяжных из числа добровольцев; тюремный врач засвидетельствовал смерть в 6.02. Все процедуры смягчения наказания и апелляции неукоснительно соблюдались. Сингтон полностью признался в совершенном преступлении, и в ходе судебного процесса свидетели подтвердили его показания. Поданное в последнюю минуту прошение о помиловании сеньор отклонил.