И как чужда была такая нетерпимость Островскому!
Разговоры Островского с Сувориным могли затянуться допоздна. Немного сутуловатый, живой, очень подвижной и в свои пятьдесят лет, Алексей Сергеевич был, кажется, неистощим в беседах на литературные и общественные темы. Как и Александра Николаевича, его сильно занимала эпоха Смутного времени, весь ушедший в изучение Смуты, он, кажется, и в современности жил предчувствием ее, необычно было видеть, как при этом на его типично русском лице, окаймленном темною бородою, уже не играла, как всегда, добродушная улыбка, а застывала горькая складка раздумья, уносившего куда-то далеко его мысли…
Взаимные чувства удовлетворения испытали оба, когда была поставлена пьеса Островского «Без вины виноватые» и появился отзыв о ней Суворина в «Новом времени» (22, 24 января 1884 года). «Ни один из русских драматургов с самого основания русского театра до наших дней не сделал так много, как А. Н. Островский для русской сцены… — писал Суворин. — В Островском мы имеем истинного национального драматурга, сказавшего действительно новое слово в русской литературе и жизни». Александр Николаевич в ответ писал: «Много добрых слов сказали Вы обо мне… Искренно благодарю Вас за теплое, ласковое слово, что для меня ценнее всего в мире». Суворин отвечал: «За то, что сердце говорит — благодарить не надо. А я писал о Вас от чистого сердца, от благодарного сердца за те хорошие моменты, которые я испытывал в театре, в течение 18 лет, что я постоянно посещал. Ваша последняя пьеса растрогала всех так, что ничего подобного я никогда не видал… Возле меня сидел один художник, любящий корчить Мефистофеля. Он все время крепился, даже иронизировал надо мною, но последняя сцена так его захватила, что он приставил бинокль к глазам и продолжал в него смотреть на сцену даже после того, как занавес опустился. — Что вы, говорю, пойдемте. — А он все смотрит в бинокль, из-под которого слезы текли».
* * *
…Приезжая в Петербург, Александр Николаевич теперь останавливался уже не только у Бурдина, но и у брата своего Михаила Николаевича, жившего в северной столице постоянно и делавшего большие успехи по службе. Михаил Николаевич был на четыре года младше драматурга, учился он в той же первой московской гимназии, в одном классе с Бурдиным; отлично окончил Московский университет, курс по юридическому факультету, начал службу в Симбирске, а потом переехал в Петербург. Братья, как и в детстве, были друг для друга Сашей и Мишей. Как-то в Москве к Островскому зашел Сергей Арсеньевич Волков, незабвенный сапожник времен «Москвитянина», который по старости перестал работать, а ходил и собирал деньги на храм и с которым драматург оставался в дружеских отношениях, старик рассказал, как ои был в Питере у Михаила Николаевича.