Другой современник великого драматурга, Л. Невский, в своих «Воспоминаниях об А. Н. Островском» пишет: «Два лета истратил он на подробнейшее обследование волжских промыслов. Он изучил рыболовство, кустарные промыслы, быт рыбаков и крестьян обоих берегов Волги… изучил Александр Николаевич язык и приволжских жителей, и подвижного населения Волги: рыбаков, судовщиков, бурлаков, лоцманов и проч. Им составлен был особый небольшой «словарь волжского языка»… и сверх того собрано до семи тысяч прибавочных коренных слов к Далеву словарю». Интересны свидетельства и композитора М. Ипполитова-Иванова в его «Встречах с Островским»: «Он горячо любил народную песню и основательно изучил ее во время своей командировки в 1857 году на Волгу… Народную песню Александр Николаевич любил особенной любовью… Песня, по его словам, выражает душу народа, убьют песню — загубят душу. Любовь Александра Николаевича к музыке и глубокое понимание ее психологического воздействия на душу человека яркой чертой проходит во многих его произведениях. Достаточно вспомнить «Бедность не порок» или «Доходное место», где третий акт заканчивается «Лучинушкой» и эта простая, бесхитростная мелодия лучше всяких слов говорит о переживаемых Жадовым душевных муках…»
После поездки по Волге образ великой русской реки неотступно будет следовать за художником, переходя из одного его произведения в другое. Минин говорит в пьесе «Кузьма Захарьич Минин-Сухорук»:
Тогда я к вам приду, бурлаки-братья,
И с вами запою по Волге песню,
Печальную и длинную затянем,
И зашумят ракитовы кусты,
По берегам песчаным нагибаясь;
И позабудет бросить сеть рыбак…
В одной из наиболее лиричных пьес Островского «Воевода, или Сон на Волге» — удалой молодец, которому «простору нет в избе, гулять охота», обращается к реке:
Кормилица ты наша, мать родная!
Ты нас поишь и кормишь и лелеешь!
Челом тебе! Катись до синя моря
Крутым ярам да красным бережочкам
На утешенье, нам на погулянье!
Недаром слава про тебя ведется,
Немало песен на Руси поется,
А всех милей — по матушке по Волге.
И следует песня, которую поют гребцы:
Вниз по матушке, по Волге,
По широкой, славной, долгой,
Взбушевалася погодка
Немалая, волновая.
Оставалось, однако, практическая сторона путешествия: надо было написать отчет о нем для «Морского Сборника». Любопытна оговорка, которую считает нужным сделать автор очерка «Путешествие по Волге от истоков до Нижнего Новгорода»: «Я наперед оговариваюсь, что главным моим делом было добросовестное собирание фактов; что же касается до выводов, которые могут встретиться как в этой, так и в последующих статьях, то я им, как личным соображениям, не придаю большой важности». Это говорит художник, имеющий дело с «фактами», с образами, ими привыкший мыслить и не склонный к теоретизированию, к «выводам». Узнанные ремесла, связанные с рыболовством и судоходством названия, давшие художнику радость ощущения вещественности, предметности слова, материальности описания: все это пригодилось в литературном хозяйстве писателя, все пошло впрок. Так и чувствуется, какое удовольствие доставляют Островскому пригонять друг к другу свежие для него слова, понятия, объяснять их, растолковывать: «Судоходство по Волге с притоками и по всем трем системам бывает или подъемное (взводное) — против течения, или сплавное *~ по течению. Подъемное судоходство производится тягою лошадей или людей; а сплавляют посредством потесей и весел. Подъемом, или взводом, приходят суда в Тверь, во все продолжение навигации — из всех пристаней, лежащих между Тверью и Рыбинском… Этот караван, как и все прочие, от Твери до Вышнего Волочка доводится лошадьми в две недели: на каждую барку полагается 10 лошадей и 4 коновода. В Вышнем Волочке стоянка, а не главное складочное место, как говорит г. Бабст в статье своей «Речная область Волги». (Здесь Островский в сноске замечает, что «некоторые значительные ошибки, встречаемые в описании верхних частей Волги, извиняются тем, что, как видно из самой "статьи, автор там не был, а писал с чужих слов»)… От Волочка идет уже судоходство сплавное, коноводы возвращаются в Тверь, а барки переснащиваются, то есть снимается дерево (мачта) и губа (руль), устраиваются полати (четыре помоста), на которые становятся лоцман и рабочие, и по концам для управления кладутся потеси (десятисаженные еловые бревна, обтесанные в виде весел)». Дается новая сноска, где говорится, что «слово «потеси» встречается в указе Петра I, октября 31 1720 года», и далее приводится текст указа. В этом неспешном перечислении и растолковывании названий угадывается словолюб, знающий цену крепости и древности слова, с толком вникающий в его мир. В обстоятельности толкования видится будущий составитель «Материалов для словаря русского народного языка».