Люк отметил, что становится законченным параноиком. Захват, плен и пытки сказались на его психике самым негативным образом. Или позитивным… Это смотря с какой стороны смотреть.
Что Кеноби, что Энакин относились к клонам как к нормальным людям. Они старались беречь штурмовиков, избегали ненужных потерь, рисковали своими жизнями, чтобы помочь в непредвиденных ситуациях, которые на линии фронта происходили с удручающей регулярностью. В этом плане Люк ничем не отличался, он привык воевать с личностями, не считая солдат одноразовым и легко заменимым ресурсом.
После плена это отношение только усилилось. Парень корпел над картами и учебниками, рылся в библиотеках, благо Кеноби предоставил допуск к крайне интересным источникам информации – магистр оказался превосходным стратегом, в то время как Энакин, с которым Оби-Ван работал в паре, руководя Армадой Открытого круга, проявлял прекрасные задатки тактика.
Вместе они были практически непобедимы, особенно когда Энакин успокоился, перестав нервничать из-за повторяющихся кошмаров. Оби-Ван помогал, чем мог – он сам всю жизнь страдал от видений, а падаванство у Джинна ничем не помогало, только вредило: почитатель Живой Силы исповедовал принцип «Здесь и сейчас», к предупреждениям ученика относился наплевательски, за что и огребал на пару с Кеноби, отчаявшимся достучаться до разума своего Мастера. Джинн, со своим самомнением, практически сломал Оби-Вану психику и жизнь, превратив в смирившегося с судьбой фаталиста, и только в последнее время, после нескольких длинных и тяжелых разговоров с Люком, эта ситуация начала хоть как-то выправляться. Будучи не в силах нормально спать после плена, парень как-то напился в компании меланхолично сетующего на судьбу магистра – эпический подвиг, учитывая, сколько Кеноби мог выпить, оставаясь при этом трезвым.
Метаболизм у джедая был бешеным: Энакина вынесло со второго стакана кореллианского виски, нежно любимого Оби-Ваном. Скайуокер тихо сидел в углу, слушая излияния учителя, и потихоньку трезвел, чувствуя себя отвратительно. Замученный происходящим Кеноби тихо рассказал о своем детстве и юности – с двух лет, примерно, и до шестнадцати. Сказать, что это был кошмар – значит ничего не сказать. Стоящий в углу палатки Джинн молчал, отводя взгляд – призраку было стыдно и мерзко.
Люк, поддавшись действию алкоголя, в свою очередь поделился своими воспоминаниями – не всеми, разумеется, и без имен. Энакин внимательно слушал, лихорадачно блестя глазами в полутьме, а на утро, когда все проспались и избавились от похмелья, едва не довел Кеноби до заикания. Он встал на колени перед приведшим себя в порядок мужчиной, нисколько не стесняясь окружающих, поклонился, после чего произнес формальную формулу просьбы о прощении.
– Учитель, – Энакин сел на колени, смотря в глаза застывшего столбом магистра. – Простите меня, что я был и являюсь таким плаксивым маленьким отродьем. И огромное спасибо, что вы меня не прибили.
В лагере стояла гробовая тишина, падаваны Энакина украдкой переглядывались, Люк с Найрой одобрительно кивали. Джинн исчез, а Кеноби молчал, что-то невнятно из себя выдавив: слов у прославленного Переговорщика не было.
После этого шоу отношения между учителем и учеником, находившиеся в очень неустойчивом положении, пошли на поправку. Растроганный до глубины души Кеноби был просто счастлив, разговор с Люком прошел отлично, мужчина повздыхал, но принял под свое крыло еще одного ученика. Все было просто отлично, даже Палпатин затих и фронт стабилизировался, что казалось Люку очень подозрительным.
А потом все покатилось к черту.
Люк отправился в очередной рейд, а у Энакина вновь начались кошмары, и Кеноби, разрывающийся между Советом, Армадой и прочими обязанностями, не всегда мог помочь. Но это было не самое страшное. Рекс, с которым Люк поговорил крайне конфиденциально, доложил парню о том, что канцлер возобновил душевные разговоры с Энакином. Результат не замедлил сказаться: парень вновь стал раздражительным, нервным и эгоцентричным.
Дуку, Гривус и Вентресс атаковали и пакостили постоянно, не давая продыху, а потом произошел кошмар на Умбаре.
Клоны осторожно косились на сидящего посреди ангара на полу Люка, пытающегося медитировать. Получалось это у парня из рук вон плохо. Скайуокера трясло, он все никак не мог успокоиться. Настороженно наблюдающий за ним Найра вздохнул, молча включая сейбер, и Люк тут же прыгнул, срывая с пояса меч. Сине-зеленый, словно морская волна, луч с гудением понесся наперерез голубому, брызнули искры, клоны облепили стены, с восхищением наблюдая за спаррингом.