Арен не хотел понимать. Это означало что-то ужасное.
— Мы были особенными.
Он хотел попросить ее заткнуться, но почему-то не смог.
— Мы были сосудами для тех, кому поклонялся Тояма.
Какая чушь. Арен был готов на все, чтобы это оказалось неправдой. Выскочи сейчас из-за угла Хироши и объяви, что все это — воздействие наркотиков, которые он забавы ради подмешал Арену, Игараси бы обрадовался.
— Это спасло нам жизнь, — закончила Наоми, но голос ее звучал так, словно она заявляла о собственной смерти.
— Как спасся сам Тояма? — наконец хриплым голосом спросил Арен. — Или он тоже?..
— Ему не нужно было спасаться. Он сам устроил этот пожар.
Наоми потрогала цепь, точно желая убедиться в ее прочности, и добавила:
— Он все продумал. Сотворил из нас сосуды при помощи остальных, а потом решил уничтожить все следы. Не все из фанатиков были безоговорочно преданны ему — кто-то мог и проговориться о том, что творилось в поселении.
Арен открыл рот, чтобы поинтересоваться, что же там творилось, однако вместо этого спросил совершенно другое:
— Что значит — сотворил из вас сосуды? Разве вы не были… Как ты сказала? Особенными.
— Мы были особенными не в том плане, о котором подумал ты. Мы не были предназначенными или что-то в таком духе, — Наоми повертела рукой в воздухе, выказывая пренебрежение к фильмам на подобные темы, — никаких особых примет, знаков или чего-то необычного. Все дело было в нас самих. В тех, кем мы стали, а не кем родились.
— Будет лучше, если ты объяснишь простым языком.
— Я как-то рассказывала тебе о том, как превратиться в тэнгу.
Арен уставился на нее с плохо скрытым замешательством. Точно, она рассказывала… Память услужливо подтолкнула к нему отрывок разговора, который недавно приснился Игараси.
«Говорят, после смерти любой гордец или злой человек может превратиться в тэнгу».
«Говорят…».
«После смерти…».
Это переходило все границы и никак не хотело укладываться в его голове. После смерти?.. Наоми выглядела живее всех живых. Она была теплой, черт побери, она любила подкрадываться к нему сзади, чтобы напугать, и расстраивалась, когда у нее не получалось, она запускала руки ему в волосы, с любовью перебирая пряди, и Арен даже шутил, что Наоми в те моменты похожа на смешную обезьянку.
Жизнь кипела в ней, бурлила, точно подземный ключ, чьи воды мечтали выбраться на поверхность. Она плакала из-за мелочей, смеялась над глупыми вещами, притаскивала домой кучу блокнотов, в которых ничего не писала, тащила его полюбоваться на цветущую сакуру и оставляла свой антикварный хлам в самых неожиданных местах — как-то Арен открыл холодильник и узрел на полке потрепанный временем кинжал.
Она не могла быть мертвой.
Но взгляд Наоми сказал ему о другом. Она смотрела на него с мольбой, не в силах вынести того, что видела — Арен выглядел беспомощным, чувствовал себя беспомощным, и больше всего желал услышать, что все это — нелепая шутка.
— Чтобы превратиться, надо умереть, — прошептала Наоми, глотая слезы. — И я умерла.
Глава 9
Алый цветок водяной
Ударом серпа срезаю
Меж набегающих волн.
(Идэн)
Детство пахло сладкой росой, влажными листьями и мерзлым, кристально чистым воздухом. Это сочетание Наоми, будучи взрослой, не переносила: поздней осенью, когда Токио одевался в багряные цвета, она старательно отворачивала лицо от ярких красок.
Из самых ранних воспоминаний — колючая щетина на щеках отца, когда он прижимал ее к себе; и чувство падения, когда подкидывал вверх, чтобы снова поймать. Из более поздних — лес.
Лес.
Кругом один только лес и низкие, наспех сколоченные постройки, которые и домом-то нельзя назвать. Грубая одежда из дешевой ткани, от которой чесалось все тело. Скудный рацион. Фанатично горящие глаза матери.
Наоми ненавидела все это: и лес, и одежду, и собственную мать. Ей казалось, что этой ненависти хватит, чтобы сжечь все деревья в округе. Она хотела все сжечь. Много раз представляла, как огонь пожирает маленький лагерь со всеми его обитателями, а она вновь становится свободной.
Ее выдернули из Токио — вырвали из привычной среды обитания, увезя подальше от друзей, одноклассников и комфорта, когда отец погиб, а мать неожиданно нашла утешение в господине Тояма. Он сразу не понравился Наоми — вертлявый, худой, с хитрыми глазами и неприятной ухмылкой.