Ишики был верующим человеком. Ему уже доложили, что мать девочки погибла в пожаре — значит, родных у нее нет. Может, и найдутся дальние родственники, но… Он смотрел на бледное детское лицо, которое кривилось от боли каждый раз, когда Ишики случайно дотрагивался до спины — и повернул в другую сторону.
Ему дали второй шанс. Он не собирался его упускать.
К счастью или же нет, — найденная девочка потеряла память. Сначала он хотел рассказать правду, как только она поправится — но жена, разглядевшая в девочке свою Наоми, упрямо звала ее этим именем. Рика была уже взрослой — от нее правду скрывать не стали, но и она, потрясенная гибелью сестры, неожиданно встала на сторону матери.
И правда осталась внутри Ишики, так и не покинув его рта.
— Все было бы хорошо, если бы не моя память, — сказала Наоми, подавшись вперед и обхватив колени руками. — Я все вспомнила.
Когда это случилось впервые, она испытала ужас. Взяла в руки один из старинных кинжалов, чей блеск давно стал тусклым, принялась рассматривать его — луч солнца, прокравшийся в комнату, вспыхнул на острие золотистым цветом.
И вспышка боли пронзила виски, перед глазами возникла другая картинка: оранжевые свечи, серебряное лезвие танто… Кровь, бегущая по нему, каплями оседающая на полу.
Ей почти удалось убедить себя, что это ошибка. Чудовищная ошибка.
Просто сбой в работе ее пострадавшего мозга — случайное помутнение, галлюцинация. Но потом, день спустя, Наоми потянулась за чашкой кофе, увидела собственное запястье и едва не закричала от ужаса — широкая красная полоса стертой до крови кожи опоясывала ее руку.
— Чем больше возникало таких вот ошибок, тем сильнее я чувствовала злость, — Наоми смотрела на него, не мигая. — Назойливые мысли, содержание которых всегда крутилось только возле одного — убийства. Я хотела убивать. Мне было труднее сдерживаться с каждым днем. Идя на работу, я могла уставиться в спину идущему впереди прохожему и подумать: что, если я сейчас толкну его под машину? Будет ли его тело изломано, как у куклы, останутся ли его кишки на асфальте? Я представляла эту картину. И, что самое страшное — она меня не пугала.
— Меня ты тоже хотела убить? — спросил Арен.
— Я и сейчас хочу, — тускло ответила Наоми. — Что-то внутри меня требует, чтобы я тебя убила.
— Но ты ни разу не предприняла ни одной попытки, — заметил Игараси.
Наоми молчала, и в его голову закралось страшное подозрение.
— Не предпринимала ведь?..
— Нет, — зло прошептала она. — Не предпринимала. Но если бы я любила тебя чуть меньше, Арен… Ты был бы мертв.
— Вот видишь, — Игараси выдохнул, — ты можешь с этим справиться.
Наоми затрясла головой.
— Нет, не могу!
Она сделала глубокий вдох, и тут же закашлялась, прижав ладонь ко рту. Когда Наоми отняла ее, то на коже осталась кровь.
— Что с тобой? — сердце Арена ёкнуло от страха. На ней не было видно ран, но это не означало, что их нет. — Наоми?
— Травы, — закашлялась она снова. — Запах…
Запах — сладковатый, удушливый, на который Арен сразу обратил внимание, как только открыл глаза, — зазвучал сильнее и ярче. Игараси вдруг осознал, почему он показался таким знакомым — так пахло в квартире Наоми.
— Что это за запах?
— Против нечисти, — ухмыльнулась Наоми, поднимая голову и обнажая перепачканные кровью зубы. — Мана пришла ко мне с ним.
— Мана?
— В день, когда меня похитили. Она заявилась ко мне, сказала, что тоже вспомнила кое-что — и что ее преследуют. Я впустила ее в квартиру, рассчитывала поговорить о произошедшем. В конце концов, — Наоми запнулась, — она испытала то же, что и я. Она могла меня понять.
Над ней тоже провели безумный ритуал, — прочитал Игараси между строк. — Мы были одной крови. Сестры по несчастью.
— Я разрешила ей зажечь благовония, потому что знала — они обезвредят и ее саму. Мана сказала, что они нужны, чтобы… оно не вырвалось наружу, — Наоми облизнула пересохшие губы. — Я поверила.
— Они не подействовали на нее? — нахмурился Арен.
— Подействовали. Но она пришла не одна, — просто ответила Наоми. — С ней был Изаму.
Арен стиснул челюсти. Конечно, этот скользкий, изворотливый ублюдок.
— Я попросила разрешить мне устроить инсценировку, — глаза Наоми закрылись так, словно она жутко устала, голос стал звучать слабее. Чувствовалось, что рассказ оставил ее без сил. — Он не стал противиться. Потом мне дали снотворное и привезли сюда.
— Зачем? — задал главный вопрос Арен.