И он снова запел. Наоми, притихшая после его слов, странно дернулась, а потом медленно закрыла глаза — пока ее веки опускались, Арен увидел, как последняя надежда покидает его жену, как на ее место приходит смирение и безысходность.
Он знал, что должен помешать этому — броситься вперед, в каменный зал, заполненный оранжевыми огоньками свечей и монотонной песней, но не смог пошевелиться. Остался стоять, наблюдая, как с телом Наоми творилось что-то страшное — и Арен очень надеялся, что она потеряла сознание, не чувствуя, как…
Прорастают острые, хищно загнутые когти, выталкивая человеческую ногтевую пластину. Лопается натянутая до предела кожа, выпуская наружу черные перья, скользкие и блестящие от крови. Заполняется золотом темная радужка, затапливая зрачок.
Песня неожиданно закончилась.
Арен с помертвевшим лицом всматривался в клубок перьев, лежащий на полу — крылья закрыли Наоми полностью. Она не двигалась, и к ней — скорчившейся, не издающей ни звука, было приковано внимание всех в зале.
Тояма сделал первый робкий шаг вперед. Неуверенно вгляделся, смешно вытянув шею вперед — в его движениях проскальзывали страх и любопытство.
Несколько мужчин, стоящих у дальней стены с музыкальными инструментами, вскрикнули, когда Наоми — то, что было ею когда-то — пошевелилось. Она поднялась, неустойчиво пошатываясь — за ее спиной распахнулись черные крылья, раскрылись с громким шорохом: на стены брызнули капли крови.
Тояма упал на колени.
— Получилось, — прошептал он благоговейно. — У меня получилось…
Арен не мог издать ни звука, словно у него отняли голос. Это… Она была прекрасной в своем несовершенстве — черты лица Наоми почти не изменились, но глаза цвета расплавленного золота и свирепость выдавали в ней хищницу.
Ее взгляд был пустым, рассредоточенным, когда она обвела им помещение. Тояма на коленях подполз к ней, собираясь то ли молить, то ли просить — на короткий миг Наоми посмотрела на него своими жуткими нечеловеческими глазами, будто узнала в нем того, кто виноват в ее боли. А потом неуловимым, быстрым движением рассекла ему горло когтями, подавшись вперед — и тут же оттолкнулась от земли. Крылья тяжело взмахнули, поднимая старую каменную пыль и задувая половину свечей.
В помещение вполз полумрак, оплетая тенями стены. Мужчины бросились врассыпную, с громкими криками, мешая друг другу — Арен расширенными глазами наблюдал, как первый бегущий почти достиг двери, но над ним распростерла крылья тень.
Через мгновение мужчины уже не было — он просто исчез, растворился в воздухе, чтобы после рухнуть мертвым телом откуда-то с высоты, с омерзительным звуком распластаться на полу прямо перед теми, кто бежал за ним к двери.
Дружные крики огласили помещение — в попытке спастись люди бросились в противоположную сторону. Кровь залила пол, ее багровые волны медленно подбирались к ногам Арена, поблескивая в свете уцелевших свечей. Громкое хлопанье крыльев заглушало чужие предсмертные вопли — в суматохе, царившей в зале, Игараси смог увидеть Изаму.
Он лежал в неестественной позе у дальней стены, словно бы его швырнули туда, как тряпичную куклу — его грудная клетка была разворочена, ребра белели в месиве из мяса и органов.
Инстинкт выживания твердил Арену бежать со всех ног, но упрямое сердце велело идти внутрь. Когда-то он предпочел голос разума голосу сердца — и жестоко поплатился за это.
Возможно, это будут последние шаги перед тем, как крылатое чудовище сломает ему шею. Крови было так много, что она хлюпала под подошвой его обуви, сочно хрустели обломки человеческих костей.
Наоми стояла в центре, разглядывая помещение — ее взгляд метался от пола до потолка, выискивая еще живых. Руки по локоть вымазаны алым, с кончиков перьев на крыльях капало красным. Когда она поняла, что никто из лежащих — никто — не уцелел, Наоми вдруг издала громкий, утробный крик, полный радости и ликования.
Он достиг ушей Арена, и его внутренности заледенели от ужаса. Игараси остановился, чувствуя, что физически не может идти дальше — и Наоми повернулась к нему, по-птичьи склонила голову набок, с любопытством рассматривая того, кто не бежал от нее, а шел к ней.
— Наоми, — спокойно, насколько это было возможным, позвал ее Арен. — Это я.
Она моргнула. Ее глаза оставались пустыми, лишенными человеческих эмоций — только неистовая кровожадность, первобытная ярость древнего существа, полного могущества.