— Что это за фигня? — Гжесь ткнул пальцем в самый большой пузырь, расположившийся прямо напротив головы.
— Понятия не имею, — пожал плечами Марат. — Впервые вижу такую штуку. У всех ауры как ауры, а у тебя просто дрянь какая-то. Правда, была у меня одна дама, у неё пятна черные проявились. Померла скоро. Но у тебя пятен нет. Вот я и подумал… Тебе бы проконсультироваться не мешало.
— А, может, у тебя фотик глючит? — хмыкнул Гжесь.
— Да нет, вот, перед тобой девица была, нормально всё. — Он взял со стола другой снимок. Женский силуэт на нем тоже обрамлялся разноцветными разводами, но без всяких пузырей.
— Проконсультироваться? — Гжесь задумался. — А сам? Ты разве не спец по таким штукам?
— Нет, — Марат помотал головой. — Я только снимаю. И распечатку даю, где указано, что какой цвет означает. Так вот, голубой — это как раз общее течение жизни, гармония, так сказать, с миром. А у тебя с этой гармонией что-то не то. Но вот что?
— Что?
— Фиг знает…
— Ну вот что, фотограф, — разозлился Гжесь, — если сам не знаешь, скажи, кто может знать. Не поверю, что у тебя не заныкана пара телефончиков спецов по аурам, кармам и прочим чакрам!
— Ну, есть такие. — Марат порылся на столе. Вот — София её зовут. Скажешь, что от меня, без очереди примет.
Гжесь сунул в карман потертую визитку с изображением какой-то угловатой раскоряки в обрамлении кровавых буковок и направился к выходу. Да, расплатиться забыл. Он достал бумажник.
— Нет, не возьму, — замахал руками Марат. — Мало ли что за хрень там у тебя… — тихо добавил он. — Плохая аура — вещь опасная.
Пожав плечами, Гжесь вышел. Конечно, всё это ерунда, полная и дурацкая ерунда! Картинка в его руке слегка подрагивала. Чтобы не видеть изображенной на ней гадости, он свернул листок и тоже сунул его в карман.
***— Интересно… — Дама в черном бархатном платье расправила смятую бумагу, потом встала, подошла к шкафу и достала из него большую лупу в медной оправе. — Надо взглянуть поподробнее.
Гжесь маялся. Был уже вечер, не поздний, но холодный и дождливый, и чувство тревоги и неприкаянности становилось все более гнетущим. Да ещё эта обстановка: завешенные черными шторами окна, удушливый запах благовоний, мерцание свечей. Правда, сейчас София включила свет, чтобы лучше видеть то, что было изображено на фотографии. И Гжесь мог как следует рассмотреть «колдунью», как он её мысленно назвал, хотя табличка на двери гласила «Магистр экстрасенсорики и доктор эзотерических наук». Колдунья, она колдунья и есть, хоть как назови. И внешность у неё подходящая — знойная, восточная. Предбальзаковский возраст, но фигура хороша… Ему нравились такие крепко сбитые брюнетки с темными глубокими глазами и низким голосом. А волосы… В свете ламп они сверкали вороненым отливом почти так же, как нить крупного черного жемчуга на смуглой шее.
А ещё она чем-то была похожа на Янку, веселую польскую девчонку, в которую Гжесь без ума был влюблен на первом курсе. Собственно, она и стала называть его Гжесем, до этого он был просто Гришкой. Хотя Янка была не такой жгучей брюнеткой, но тоже черноглазой.
Он поймал себя на том, что засмотрелся на Софию и почти забыл, зачем пришел. Перевел взгляд на обитую темной парчой кушетку, на которой в царственной позе возлежала кошка. Конечно же, черная. Черная и сверкающая, как волосы её хозяйки, как черный жемчуг. Острые ушки, длинный хвост. Кошка, чувствуя его взгляд, томно изогнулась, беззвучно спрыгнула на пол и исчезла за креслами.
— Как, вы сказали, вас зовут? — подняла голову София. — Григорий?
— Да, — едва не закашлялся Гжесь.
— Так вот, Григорий, случай у вас, конечно, необычный. — Она помолчала. — И сложный. Венец неудачника называется. Встречается очень редко, примерно один раз на десять тысяч человек.
— А… отчего это может быть?
— Ну, причину установить сейчас сложно. — София встала и выключила свет. В комнате вновь воцарилось сияние десятков свечей. В их колеблющемся свете промелькнуло грациозное кошачье тело и вновь исчезло.
— Возможно, кто-то из родственников, — продолжила колдунья, — очень не хотел вашего рождения… Или в детстве вы были очень неприятны какому-то человеку, принесли ему много горя. Говорю именно о рождении и детстве, потому что такие венцы в зрелом возрасте редко зарабатывают. Вы же взрослый современный человек и понимаете, что каждый живой организм — носитель определенного и довольно стабильного энергетического поля. И чтобы исказить его нужно очень сильное воздействие именно тогда, когда оно максимально уязвимо. В детстве, например.