Когда Грифф и другие старшие парни открыли для себя секс, Дэнни оказался как бы за бортом компании. Была там одна пуэрториканка шестнадцати лет от роду, по имени Ида, и все ее хорошо знали. Грифф и другие взрослеющие парни быстро с ней познакомились и вскоре обнаружили, что у нее есть сестры, но не связанные с ней кровным родством. Не все сестрички были чистокровными пуэрториканками, попадались среди них и ирландки, и Гриффу почему-то казалось более почетным задрать юбку именно на ирландской заднице, хотя он с искренним почтением относился к предкам своей матери. Он познал жизнь трущоб, хорошо познал, хотя и понимал сомнительность окружающей среды, удивляясь, почему ему приходится жить там, где он живет, в окружении нищеты и убожества, не готовый примириться со смиренной покорностью отца и его странной неспособностью зарабатывать больше, чем он зарабатывал.
Грифф много читал, отчасти для того, чтобы хоть немного отрешиться от тупой реальности жизни в их лачуге, отчасти ради самосовершенствования и возвышения над тем, что его окружало. В школе он учился хорошо, и учителя считали его воспитанным, усердным мальчиком. Мать часто говорила, что хочет, чтобы он стал священником. Его брат был священником в одной старой деревушке, и она считала эту профессию самой достойной. Сам же Грифф никогда не отличался особой религиозностью. Свое первое причастие он получил в семилетнем возрасте, толком не понимая ни таинства мессы, ни сущности греха. В десять прошел процедуру конфирмации. Его крестным отцом стал дядя Роджер, подаривший ему по этому случаю часики с Микки Маусом на циферблате. Сама конфирмация его определенно разочаровала. Грифф не раз слышал рассказы про то, что священник обязательно должен дать тебе при этом шлепок, причем весьма увесистый, такой, что может и с ног сбить, — своеобразный тест на мужество. Вопреки всем этим рассказам священник лишь слегка хлопнул его по щеке, после чего дал Гриффу второе имя. Проверка на мужество оказалась хлипкой — ему гораздо сильнее доставалось от своих же дружков, когда они забавлялись, сидя на ступеньках крыльца.
Позже, когда он познакомился с Идой, Мэри и пятнадцатилетней, но при этом весьма энергичной и полногрудой девицей по имени Бетти, когда познал настоящий грех, ему было уже невмоготу всерьез выслушивать материнские слова про «зов Господень». Жизнь он познал, обитая в трущобах, и не мог уже уверовать в освященную Богом обитель безбрачия. Он узнал реалии этой жизни и отказался от мысли посвятить себя служению Господу. Его гораздо больше прельщала перспектива поступления в колледж. Мередит Гриффин умер, когда Гриффу было шестнадцать. Отец никогда не отличался способностью заколачивать деньги, но он был добрым человеком, и Грифф искренне горевал о его кончине. Мать при всей своей набожности также поняла, что на данный момент кормилец в доме важнее служителя Бога, и, когда Грифф пришел к ней с первым рабочим контрактом, она сразу же подписала его.
Он начал трудиться у «Джулиена Кана» — это стало его первым и единственным пока местом работы.
В 1944-м, когда Гриффу исполнилось восемнадцать, его призвали в армию. Дэнни Куинну в ту пору стукнуло двенадцать, и он тоже стал быстро познавать жизнь, беря уроки от младших сестриц Иды, Мэри и Бетти. При расставании Дэнни подарил Гриффу серебряный именной браслет — тот самый браслет, который Грифф впоследствии потерял во Франции. Точнее, который у него украли, пока он в поту и лихорадке от дизентерии валялся в шербурском госпитале. Сражаясь во Франции, он пережил и дизентерию, и менее грозные напасти, вроде взрывающихся ручных гранат, артиллерийских разрывов, авиационных налетов и грозно надвигающейся армады тяжелых и отчаянно палящих танков. Все это он пережил.
В октябре 1944-го, когда умерла мать, его отозвали из Франции, и он вернулся в Нью-Йорк, где и похоронил ее холодным, промозглым днем.
За границу его возвращать не стали, а отправили в Дикс, где он некоторое время прослужил инструктором по легкому стрелковому оружию. Демобилизовавшись в 1946-м, он снова пришел к «Джулиену Кану» и попросился на прежнюю работу. Его тут же приняли. Сейчас он не понимал, почему не стал тогда поступать в колледж. Мать умерла, а вместе с нею и прежние финансовые обязательства. Закон о ветеранах войны позволял рассчитывать на оплату государством расходов на учебу. Однако учеба уже казалась ему чем-то легковесным, несерьезным. Он не мог представить себя затурканным школяром в студенческой беретке. Ему было двадцать лет, всего лишь двадцать, но, подобно другим представителям своего поколения, он чувствовал себя значительно старше. И потому целиком посвятил себя работе. А работник он был неплохой. Ему нравился «Джулиен Кан», да и он сам компании тоже нравился. Временами, наблюдая футбольный матч, он испытывал приступы глубокой ностальгии по альма-матер, в которую он так и не поступил, но потом это чувство проходило, сменяясь удовлетворением от того дела, которым он занимался.