— Теперь твоя очередь, — сказала она.
Я села на качели, обхватив покрышку ногами, и крепко держалась за веревку, пока тетя Рита раскачивала меня все выше и выше. Я чувствовала, как раскрывается у меня рот, широко-широко, шире, чем дырка в зубах, и я сквозь смех закричала: «Не-е-е-ет!» — а тетя Рита раскачивала меня все выше.
— Отпускай! — кричала она. — Отпускай, Джастин!
Я отпустила веревку и взлетела к свету — выше, выше, выше! — а затем упала в холодные воды Муррея. Когда я вынырнула на поверхность, загребая по-лягушачьи руками и ногами, там уже была тетя Рита, она улыбнулась мне и окатила меня водой, брызги разлетелись во все стороны.
— Получай! Вот тебе! — Я тоже плеснула в нее водой. — Вот тебе!
— Вот тебе! Получай!
Мы вместе выбрались на берег и сели рядышком, вокруг нас и по нашим ногам ползали муравьи. Я палкой нарисовала на земле сердце. Медленно, держа палочку будто карандаш, я написала букву «д», затем нарисовала стрелочку, затем написала букву «р». Я писала очень медленно. Мне хотелось, чтобы буквы стояли в правильном порядке: «д», потом «р».
— О, Джастин! — сказала тетя Рита. Она обняла меня одной рукой и обложила нарисованное сердце камушками.
Я подняла взгляд и увидела сквозь деревья, что кто-то приближается к нам.
— Это Рэй, — сказала тетя Рита. — Это твой папа, Джастин.
— Йо, йо, йо! — вдруг заголосила она, приложив ладонь ко рту, словно вождь Пума из фильма «Маклинток».
— Йо, йо, йо! — отозвался папа и вышел из-за деревьев, похлопывая ладонью по рту.
Тетя Рита запрокинула голову:
— Йо, йо, йо!
Он подбежал ближе и на бегу стянул через голову рубашку, а совсем возле реки сбросил с себя джинсы и ботинки, такой широкоплечий, с тугими мускулами, переливающимися под кожей. Тетя Рита вскочила на ноги, все еще в трусах и лифчике, и они помчались к реке. Брат и сестра, они перекрикивались между собой, снова и снова, они кричали: «Йо-йо-йо!», похлопывая ладонью по рту, высокие и сияющие. Папа прыгнул на шину, сильно оттолкнулся и взмыл над рекой. Обхватив руками ноги, он с шумом упал в реку, и вокруг него кругами разошлась вода. Тетя Рита прыгнула следующей. Я смотрела, как они борются в воде, ныряют и выныривают, снова ныряют и плещут друг в друга водой. Каждая капля воды между ними искрилась от света и электричества.
— Ну все, сестренка, ты победила, победила! — Папа выполз на берег с таким видом, будто его подстрелили стрелой.
Он опустился на землю и лег на спину, не заботясь о муравьях, о том, что они заползут на него, он не боялся, что ветки, грязь и камни повредят кожу, не боялся света в своих глазах. Тетя Рита откинулась на спину рядом с ним, и они вместе смотрели в светло-серое небо.
— Твой папа никогда не мог победить меня. Джастин.
— Она права, Джастин. Никогда не мог, — подтвердил папа.
Они лежали рядом, и грудь у них обоих тяжело поднималась и опускалась. Я лежала с ними и слушала, как вокруг растут деревья, как скрипят, удлиняясь, ветви, как корни роют землю, как множатся листья.
Тетя Рита села, спрятав лицо в ладонях, и заплакала. Папа сел рядом. Он вздохнул и тихо произнес:
— Боже…
Он будто бы снова стал мальчишкой. Он знал, почему его сестра плачет, и не пытался ее остановить. Если он дотронется до нее — он заплачет сам.
Я посмотрела мимо них и увидела за деревьями Лиззи, до того как у нее сломались кости, до пневмонии и больницы, до войны в Бирме — такую же, как на фотографии, с цветком в волосах.
— Ты в порядке? — спросил папа.
Тетя Рита оторвала ладони от лица.
— Это место…
— Пошли, нам лучше вернуться, — сказал папа. «Это место» все еще было его домом.
Папа и тетя Рита оделись. Тетя Рита встала и протянула мне руку. Когда мы пошли, она начала петь:
— Между гор и долин едет рыцарь один, никого ему в мире не надо…[9] — Голос у нее был низким и спокойным.
Папа начал ей подпевать:
— Он все едет вперед, он все песню поет, он замыслил найти Эльдорадо.
Я тоже запела — пока мы шли к дому деда, мы были как Коул Торнтон, Джей Пи Харра и Мауди из фильма «Эльдорадо».
— И ответила Тень: «Где рождается день, лунных гор где чуть зрима громада, через ад, через рай, все вперед поезжай, если хочешь найти Эльдорадо!»
* * *
Мы прошли через двор, и я увидела деда: он был в курятнике.
— Вот вы где, леди! Вот и Петушок! Идите сюда, цып-цып-цып, — говорил он и бросал им зерна. Тетя Рита посмотрела на меня взглядом, в котором лучились искорки света. «Еще один мерзкий петух».
Дед вышел из курятника.
— Здравствуй, папа, — сказала тетя Рита севшим голосом.
На лбу у деда выступил пот, а щека испачкалась в курином помете. Ноги у него были такие тонкие, что от шорт вокруг них пролегли глубокие тени.
— Привет, Рита, — сказал он.
Мы стояли во дворе: Рита, Рэй, я и дед, и мне показалось, что внезапно стало гораздо жарче. Вокруг наших ног, будто охраняя деда, важно расхаживал Петушок.
— Рада тебя видеть, папа, — сказала тетя Рита.
— Хорошо выглядишь, Рита, — ответил дед.
Что-то пробежало между ними и ранило их обоих.
— Как ты?
— Я в порядке.
Повисла тишина.
— Дед, мы с тетей Ритой ходили купаться. И качались на шине, — сказала я.
— Господи, — произнес дед. — Хорошо, что вы себе шею не свернули.
— Ты же тоже раньше часто купался, правда, папа? — спросил отец.
— Да, было дело.
— Помнишь? — спросил папа. — Мы были на реке с чертовыми Уорлли, Разве не ты собственноручно привязал ту шину?
— Твоя правда — я.
— И первый ее опробовал! Мама чуть с ума не сошла.
— Это точно. А потом мы заставили ее саму прокатиться.
Повисла тишина. Лиззи доставала их даже оттуда, из-под земли, где была похоронена. Они представили, как она качается на качелях, крепко держится за шину, летит все выше и видит под собой реку. Но когда они сделали это, им стало больно.
— Боже, как давно это было, — сказал папа.
— Мы все постарели, — заметила тетя Рита.
— Я рад снова тебя увидеть, Рита, — сказал дед.
— Мне ты такого не говоришь, когда я возвращаюсь домой, — упрекнул его папа.
— Ты слишком часто возвращаешься, — парировал дед. — Хочешь пить, Рита? Будешь пиво?
— Я бы с удовольствием прикончила пару банок. — Тетя Рита обняла меня, и мы вместе подошли к костру. — Джастин так выросла, — сказала она.
— Она съедает все яйца от курочек, — сказал дед. — Ты уже поела, Рита? Рэй тебя накормил?
— Ты что, шутишь?
— Даже не верится, что я вообще мог о таком спросить… — сказал дед, и они рассмеялись одинаковым смехом, сухим, который выходит через нос.
— Эй, полегче, сестренка. Я же предложил тебе пиво! — заметил отец.
— Да, братец, предложил, что правда, то правда.
Ощущение легкости наполняло меня, такое же как небо над Мурреем: теплое, серое, светлое. Я хотела удержать его подольше. Мне казалось, что дырка между зубами уже заросла: больше она меня не беспокоила. У меня была тетя Рита! В семье Ли тоже стало много разных людей — тетя, отец, дедушка и я.
Дед подложил дров в костер. Я села рядом с тетей Ритой. Дед вынес во двор куриные крылышки и стал жарить их на огне. Он посыпал их солью и положил в огонь завернутые в фольгу кукурузные початки. Крылышки он полил медом.
— Ага, особое угощение для особого гостя? — спросил папа.
— Заткнись, Рэй, — проворчал дед.
— Выглядит отменно, папа, — сказала тетя Рита, и воздух вокруг костра наполнился ароматом куриных крылышек, масла и меда.
Я чувствовала на коже пленку от высохшей речной воды, в волосах засохла речная грязь, и я потянулась, чувствуя, как трескаются грязевые корочки. Нам было жарко. На дворе стояло лето, но костер деда горел каждый день. «Он держит в берегах чертову Муррей», — говорил дед. Он не разжигал костер, только если его мучила боль в животе.
Голоса деда, папы и тети Риты плыли вокруг меня, как музыка. Скоро они стали песней: «Но в скитаньях — один дожил он до седин, и погасла былая отрада. Ездил рыцарь везде, но не встретил нигде, не нашел он нигде Эльдорадо». Они пели, пили пиво и говорили: «Ах, крутой парень, Герцог, старый добрый Герцог, ни кто не пройдет мимо крутого парня!»