— В паршивой лодке, — заметила Мона.
— Ну так сколько? — спросила Лесли.
— Четырнадцать, — ответила я.
— Что?! — поразилась Лесли.
— Это что, шутка? — не поверила Мона. — Четырнадцать, говоришь? А я-то думала, что рожать в семнадцать — худшее из всего, что можно вообразить.
В палату вошла женщина в белом платье и белой шапочке.
— Здравствуйте, сестра Петти, — хором произнесли девочки.
— И вам привет, девочки, — отозвалась сестра. — Надеюсь, вы хорошо себя ведете. — Сестра Петти посмотрела на планшет, закрепленный на моей кровати. — Привет, Джастин, — сказала она. — Я — сестра Петти, практикант.
— Наш любимый практикант! — уточнила Лесли.
— Просто я вас балую, — улыбнулась сестра Петти. — И потому что остальные — просто ужасны, — сказала Лесли. — Сестра Ундин… она ужасная.
— И сестра Уизерс, — добавила Мона. — А у нас тут появилась еще одна девочка, которую нужно баловать.
— Тише, — шикнула на них сестра. — Не пугайте Джастин. — Она стала задергивать занавески вокруг моей кровати. — Ведите себя как следует.
— Поздновато об этом вспоминать, — заметила Мона, и все рассмеялись.
Сестра Петти страдальчески закатила глаза, а потом посмотрела на планшет.
— В истории болезни сказано, что ты должна была родить… вчера, верно? — У сестры Петти было гладкое лицо, белая кожа и розовый румянец на щеках, а волосы, темные и сияющие, были густыми, каждый волосок — будто нитка. Голубая лента на них казалась полоской неба. — Могу я взглянуть на твой живот, Джастин? — Она подняла мое платье. Живот возвышался надо мной, белый и круглый, словно луна. — Прости, Джастин, руки у меня холодные, — предупредила она, потирая их. — Но ничего страшного. — Сестра Петти положила руки мне на живот, и я видела, как он дернулся. — Ребенок живой, — сказала она.
Я не хотела, чтобы там было что-то живое. Мне хотелось всего лишь вернуться в свое убежище, к речному грузовику, к боеприпасам.
Сестра Петти ощупала мой живот снизу доверху.
— Головка у ребенка в нужном положении, — сказала она. — Как они тут говорят — сидит хорошо, к выходу готов. Я хочу сказать, что ты прибыла в госпиталь Святого Иуды как раз вовремя.
Головка у ребенка в нужном положении. Я знала, что у меня там ребенок, но когда сестра Петти сказала это прямо, для меня это стало неожиданностью. Будто я знала об этом — и не знала в то же самое время. Не хотела знать.
Сестра Петти поправила мне платье, снова укрыла меня одеялом и что-то написала в планшете.
— Ты слишком молода, чтобы здесь находиться, Джастин. Милая моя… мне жаль, что с тобой это приключилось. — Она дотронулась до моего живота.
Я отвела взгляд и посмотрела в окно — оно находилось слишком высоко, чтобы через него было что-нибудь видно.
Сестра Петти вздохнула.
— Тот, кто так поступил с тобой, — просто мерзавец. Я не знаю, можно ли мне такое говорить, но это правда. Четырнадцать лет… — Она цокнула языком. — Они найдут ребенку новый дом — и больше в этом ничего хорошего нет.
«Найдут ему дом». Я до сих пор даже не задумывалась, что тому, что у меня внутри, нужен будет дом. Это просто комок у меня в животе, которого скоро не будет, как сказал дед. Просто комок.
Сестра Петти улыбнулась.
— Осталось недолго, Джастин. Потом все будет позади. Ты сможешь начать сначала, вернуться в школу. Сможешь решать, что тебе дальше делать со своей жизнью.
Голос у нее был такой нежный, мягкий, без хрипов, без надрыва, будто она была родом совсем из другой страны, а не из Йоламунди. Она уже собиралась уйти, но я схватила ее за руку.
— О, Джастин, мне необходимо завершить обход, а не то меня повесят, выпотрошат и четвертуют. — Она высвободила свою ладонь. — Но знаешь что? Завтра утром я подойду к тебе в первую очередь, хорошо? Это будет моим особым заданием. — Сестра Петти раздвинула занавески вокруг моей кровати и ушла.
52
Ночью я проснулась от боли — такой же, как при месячных. К горлу подступила горечь. Я перевернулась на другой бок, и между ног у меня потекла вода. Я закрыла глаза и увидела Муррей, заполненную треской, которая устремлялась через Йоламунди к морю. Как бы мне хотелось попасть туда сейчас. Проходили минуты. На кроватях похрапывали девочки. Я положила руку на живот, и что-то толкнуло ее изнутри, будто пыталось убрать руку. Боль прошла. Я спала на мокром матрасе, а река неслась сквозь меня, изливаясь через шрам прямо на больничный матрас.
Проснулась я оттого, что сквозь меня, словно волна на Муррее после шторма, прокатилась боль. Я задержала дыхание и повернулась на кровати. В горле булькала кислота, которую вытеснил из желудка вес огромного живота. Я слышала, как за дверью разговаривают медсестры, попыталась сесть — и между ног у меня снова полилась вода. Неужели пришли месячные? Мне стало плохо, и я снова легла на кровать. Внутри живота что-то происходило, будто цыпленок пытался пробить изнутри скорлупу. Я лежала и слушала тихий храп других девочек, вдыхала и выдыхала в ритме их вздохов, вдыхала и выдыхала и на конец снова смогла уснуть.
Когда я снова проснулась, в окна уже лился солнечный свет, а вслед за ним на меня надвигалась волна боли, на этот раз не из воды, а из земли. Я застонала.
— Джастин? Ты в порядке? — спросила Лесли с соседней кровати.
Я свернулась в комок, кусая губы, чтобы одержать боль. Волна прошла сквозь меня — и исчезла. Я смогла вдохнуть.
— Джастин? Все в порядке?
Я открыла глаза и увидела, что в отдалении поднимается новая земляная волна, с камнями и грязью, и движется прямо на меня. Она была больше, чем предыдущие, и я закричала, но горло обожгло кислотой от рвоты.
— Джастин, я позову медсестру!
Меня снова погребла под собой грязевая волна. Она снаружи или внутри меня? Может ли она быть одновременно и снаружи и внутри? Вроде знания — когда я знала и не знала одновременно?
Я слышала, как Лесли встала с кровати.
— Сестра! Сестра! Это Джастин! — кричала она.
Мне хотелось ее остановить. Я не хотела, чтобы приходила сестра. Мне хотелось остаться одной, наедине с рекой, и чтобы внутри не было кого-то другого, чтобы я могла плавать на спине, а живот снова стал пустым и плоским.
На горизонте появилась еще одна волна, она поднималась над поверхностью, огромная, словно гора, затем рухнула вниз, накрывая меня. Я сжала зубы, погребенная под слоем земли.
— Джастин? Джастин, нам нужно тебя перевезти. У тебя начались роды.
Я подняла голову и увидела перед собой незнакомую медсестру. Она была старой, с черными крыльями на голове и крестом на шее. Она покачала головой.
— Вот что происходит, Джастин. Ты рожаешь ребенка. Не обращай внимания на боль.
Ребенка? Я не хотела ребенка. Я хотела, чтобы он исчез, чтобы он наконец исчез из меня.
Я увидела, как надвигается очередная волна из грязи и камней, такая большая, что она могла навечно похоронить меня под собой.
— Джастин, ну же. Вставай. Поднимайся.
Мне нужно встать. Рядом оказались уже две медсестры, они подняли меня на ноги, но, когда волна снова прокатилась через меня, я бессильно повисла у них на руках.
— Хорошо. Ложись на каталку.
Они перенесли меня на другую кровать. Я смотрела, как меняется потолок, пока они катили меня по коридору, а каталка тряслась и подпрыгивала. На меня наваливалась очередная гора, пытаясь снова меня сокрушить. Над каталкой склонились две незнакомые медсестры. Они были такие же старые, как миссис Тернинг, их обвисшие тела скрывались под черными одеждами. Они знали, что у меня произошло с Джейми Уорлли. Что это было неправильно. Что все дело в моем поведении. На меня обрушилась гора из камней, бурлящей пены и земли. Под ней я оказалась в полном одиночестве. Вокруг не было ни единого знакомого лица. Ничто меня не спасет.
Сестры привезли меня в другую палату и накрыли простыней. Еще одна волна принесла мне такую боль, как при тысяче месячных разом, и я закричала, а кислота прожигала дыры у меня в горле. Затем надо мной среди незнакомых лиц появилось лицо сестры Петти.