— О, Джастин! — сказала она, и я видела, что она готова расплакаться, и вместо нее заплакала я, а она взяла меня за руку и сказала: — Джастин, ты должна дышать.
Я слышала ее слова, но ничего не могла сделать. Я была на войне, где единственный способ остаться в живых — задержать дыхание.
— Джастин, держи меня за руку, сжимай так крепко, как только сможешь. А теперь дыши.
Я открыла глаза, и сестра Петти сказала:
— Давай вместе со мной, хорошо? — Она вдохнула и выдохнула, и я дышала вместе с ней.
Я погружалась все глубже к центру горы. Ей было плевать, что я там. Всем было плевать. Я была в полном одиночестве.
— Разве вам не следует быть наверху? — спросила одна из пожилых медсестер у сестры Петти.
— Доктор Роджерсон сказал, что мне нужно набираться опыта в родильном отделении, сестра Ундин, — ответила Петти.
— Ну тогда ладно, — согласилась сестра Ундин, будто понимая, что Петти победила. — Зафиксируйте лодыжки.
Сестра Петти привязала мои лодыжки к стальным педалям.
— Прости, Джастин, — сказала она мягко, продолжая смотреть мне в глаза.
На меня обрушилась очередная волна.
— Тише, — сказала сестра Петти. — Все будет хорошо, Джастин.
В комнате не было окон: будто она находилась не в госпитале, а где-то в другом месте, была сама по себе, не являлась частью ни Йоламунди, ни Джелонга, не принадлежала какому-то зданию, а была просто отдельной комнатой, в которой я сражалась с болью. Доктора и медсестры приходили и уходили, а я не могла двинуться. Я воевала с болью, как дед воевал с япошками. Теперь я понимала, что так изменило его и сорвало мясо у него с костей.
Затем боль стала совсем другой.
— Сестра Петти, мне нужно в туалет, — прошептала я.
— Тебе не нужно в туалет! — взволнованно возразила сестра. — Это идет ребенок!
— Нет, это не ребенок! — кричала я. — Мне нужно в туалет! — И больше я не могла говорить, я согнулась и попыталась освободиться. Затем давление прекратилось, и я откинулась на спину, тяжело дыша.
— Молодец, Джастин, — похвалила сестра Петти. — Ты все делаешь правильно.
Сестра Ундин сжала мне ногу.
— Пока рано, — сказала она, положила руку мне на живот, наклонилась и посмотрела мне между ног, провела пальцами вверх, потом надавила рукой. — Пока не надо тужиться. Подожди моей команды.
— Но мне нужно тужиться, сестра Петти, — взмолилась я. — Нужно тужиться… — Слова мои прервались, и я почувствовала, будто что-то толкает меня изнутри.
Я издавала звуки, которых никогда не издавала раньше — крики и рычание. Я не хотела этого. Я не хотела, чтобы оно было внутри или снаружи меня. Я хотела сидеть в своем убежище и нестись на речном грузовике до самого моря.
— А теперь тужься! — скомандовала сестра Ундин. — Так сильно, как только сможешь!
Сестра Петти была рядом со мной и смотрела вниз, на то, что происходило у меня между ног. На ее лице выступил пот, щеки раскраснелись. Я держалась за ее ладонь и сильно сжала ее, когда почувствовала новый толчок.
— Вот так, — приговаривала сестра Петти. — Вот так.
Ребенок разрывал меня на части, будто лез с ножом в зубах. Я не хотела, чтобы он выходил наружу, не хотела видеть его, не хотела выталкивать из себя.
— Еще раз, — сказала сестра Ундин. — И на этот раз продолжай тужиться, даже если захочешь остановиться. Еще раз, собери все силы.
Я начала тужиться. Остальные люди в палате кружили вокруг, словно призраки. Но они не считались. Считалась только ладонь сестры Петти в моей ладони.
Я чувствовала, как ребенок разрывает меня, как я расхожусь в стороны, ломаюсь, так же как моя мама, когда рожала меня. Ребенок шел неправильно — сначала я поступила так с мамой, а сейчас то же самое происходит со мной, будто в наказание.
— Я уже вижу головку, — сказала сестра Ундин. — Еще одно усилие — и дело будет сделано.
Я снова потужилась — изо всех сил, и что-то вылетело из меня, мокрое и скользкое, будто речной угорь из Муррея.
Сестра Петти ахнула.
— Джастин! — воскликнула она, и в ее голосе слышались слезы. — У тебя получилось!
— Что? — спросила я хрипло.
— Ты родила ребенка, смешное ты создание, — сказала она и положила ладонь мне на лоб.
Я подняла голову и увидела на руках сестры Ундин чье-то маленькое тело. Она положила его на поднос.
— Они его взвешивают, — пояснила сестра Петти.
Я не видела лица ребенка, только его бок и общий силуэт. Раздался плач.
— Это мальчик, — сказала сестра Петти.
— Патриция… — предостерегающе произнесла сестра Ундин.
— Мальчик? — переспросила я.
— Да. Хочешь на него посмотреть?
— Патриция, хватит! — оборвала ее сестра Ундин.
— Да, — сказала я.
Сестра Ундин рассердилась.
— Посмотри, что ты наделала, — рассердилась она на сестру Петти.
На меня накатывала очередная волна. Неужели внутри есть еще что-то? Или кто-то?
— Это плацента, — объяснила сестра Ундин.
Но что это такое? Еще один ребенок?
— Все в порядке, — сказала сестра Петти. — Еще один раз постарайся, Джастин, и все закончится. Потужься еще один раз. — Я начала плакать. Не могла удержаться. Но ребенок плакал громче меня. Это был мальчик. — Давай, Джастин, почти получилось.
Я потужилась — и что-то снова выскользнуло из меня, меньше, чем ребенок, и наконец-то внутри стало пусто. Я снова услышала плач.
— Можно на него посмотреть? — спросила я.
Сестра Ундин перенесла ребенка, завернутого в белое одеяльце, к стеклянной коробке.
— Ничего хорошего не будет от того, что ты его увидишь, милая. И ему это тоже не пойдет на пользу.
В палату вошел высокий мужчина в белом халате.
— Сестра, вы нужны мне в восьмой палате. Нужен весь свободный персонал. — Он торопился.
— Это та девочка, Смит, доктор Роджерсон? — спросила его сестра Ундин.
Доктор кивнул:
— Боюсь, что так.
Сестра Ундин уложила ребенка в стеклянную коробку.
— Помоги вымыть ее, Патриция, — попросила она. — Через пару минут вернется сестра Уизерс.
— Хорошо, сестра Ундин, — ответила Петти.
Сестра Ундин ушла, и мы остались в палате вдвоем.
— Можно на него посмотреть? — снова спросила я.
— Ох, Джастин. — Сестра Петти закусила губу. — Сестра Ундин права.
— Я хочу на него посмотреть, — сказала я, не отрывая взгляда от стеклянной коробки с ребенком.
Я никогда не думала о нем как о мальчике, или девочке, или вообще о личности. Что-то росло внутри меня, но я никогда не думала, что оно — тоже человек.
Сестра Петти покачала головой.
— Не думаю, что это хорошая мысль.
— Я хочу на него посмотреть, — повторила я. — Сестра Петти, можно мне взглянуть на него?
Сестра Петти посмотрела на дверь.
— Ох, девочка моя, — вздохнула она.
Я попыталась подняться.
— Лежи, не вставай. — Она мягко удержала меня на кровати.
— Пожалуйста, сестра Петти… — Голос у меня был усталый и тихий.
— Боже, ну как я могу тебе отказать?
Она прошла через комнату к стеклянной коробке и подвезла ее ко мне. Ребенка завернули в белое одеяло. Его серо-голубые глаза были открыты. Я села на кровати и склонилась над ним. Он посмотрел на меня и начал плакать, а я почувствовала, что в том месте, где он был внутри меня, теперь стало пусто. Как будто все то время, что он сидел у меня в животе, я не знала о нем, и узнала только сейчас. Но сейчас он уже был снаружи, лежал в стеклянной коробке, и когда я посмотрела на него, я перестала быть такой маленькой, как раньше. Мне все так же было четырнадцать лет, но я стала старше.
— Джастин, у тебя все еще идет кровь, — заметила сестра Петти.
Я подняла ребенка, прижала его к груди — и стала еще старше, будто прошли годы. Я стала старше миссис Тернинг, старше сестры Уизерс, старше сестры-хозяйки, старше бабушки Лиззи. Я, самая старая, держала самое юное существо. Я поцеловала его в кругленькую щечку и лобик, закрыла глаза и вдохнула его запах… И пусть у меня не было матери, это уже не имело никакого значения — теперь я сама стала матерью.