Я лежала на спине и слушала звуки, доносившиеся из коридора. Однажды на ферме Уорлли я увидела корову с теленком, свисающим у нее из задней части. У теленка посинел язык, а корова изгибалась и вертелась, пытаясь вытряхнуть его из себя. Корова очень долго не могла его родить — теленок оказался слишком крупным. Она мычала и закатывала глаза. Корова, которая снаружи выглядела такой большой, внутри, должно быть, была очень тесной, и ее кости стали ловушкой, из которой теленок не смог выбраться. Корова хотела стать ближе к своему ребенку, вылизать его дочиста, понюхать его шкуру, помочь ему встать на ноги, но как она ни старалась к нему повернуться, — у нее не получалось дотянуться до него, помочь ему выйти, она была похожа на собаку, которая ловит собственный хвост. Язык у теленка посинел, глаза закрылись, длинные мокрые скрещенные ноги безвольно свисали. «С ним все хорошо?» — спросила я у Яна Уорлли. Никто мне не ответил. Потом они разрезали теленка на части, чтобы спасти корову. И спаслась только корова.
* * *
Наконец дежурная сестра опустила жалюзи, и в палату привезли ужин. Я оттолкнула от себя поднос.
— Тебе нужно поесть, — сказала сестра. Она мне улыбнулась. — Если хочешь поскорее выбраться из этой палаты и вернуться домой — нужно хорошо питаться.
Она была добрая. Не такая красивая, как сестра Петти, но очень хорошая. Со времени нашей последней встречи сестра Петти больше не приходила ко мне.
— Ну же, попробуй — на вкус не так уж плохо, — говорила между тем сестра. — Это должен был быть цыпленок по-мэрилендски, но давай будем считать, что это просто цыпленок с пюре.
Сестра помогла мне сесть на постели.
«Если хочешь поскорее выбраться из палаты…» Я и правда хотела выбраться из палаты. Ночью, чтобы увидеть ребенка. Я решительно насадила кусок цыпленка на вилку.
Новая девочка, которая заняла кровать Кэнди, перестала плакать и села, опираясь на подушки. Она ничего не ела, и на ее бледных щеках не было ни тени румянца. Мы остались в палате только вдвоем.
— Они держат детей наверху, — сказала я девочке. — Твой ребенок, наверное, тоже там.
Она повернулась ко мне с отсутствующим выражением на лице.
— Ты можешь пойти посмотреть на своего малыша, — добавила я. — Он наверху.
Но она просто отвернулась.
* * *
После того как увезли подносы из-под ужина, пришла медсестра и помогла другой девочке сходить в туалет. Потом она ушла, и звуки в коридоре начали постепенно стихать. Скоро я смогу выйти. Сердце забилось чаще. Что, если я не найду лестницу на другой этаж? Что, если они уже нашли новый дом для Джо Майкла? У него тоже было по пять пальцев на руках и ногах, как и у ребенка Кэнди. Что, если его уже нет в больнице? Пожалуйста, пусть он все еще будет здесь. Когда я найду его, я унесу его с собой. Он не принадлежит госпиталю Святого Иуды. Я — его дом. Он принадлежит мне. Свет в палату проникал только из коридора. Я села на кровати. Между ног опять потекла кровь, гораздо сильнее, чем во время месячных. Я встала с постели; шрам сильно болел, а я чувствовала себя опухшей. Я закрыла глаза, чтобы перебороть боль: так я могла услышать плач ребенка. Он становился то громче, то тише. Мой малыш звал меня.
Я пошла к двери и только хотела переступить порог, как из соседней палаты вышли две медсестры. Они болтали и смеялись, глядя в свои бумаги. Я задержала дыхание. Когда их голоса стихли, я снова выглянула из палаты. Больше в коридоре никого не было. Вдалеке я увидела еще одну дверь, дошла до нее, открыла — и за ней оказалась бетонная лестница. Я аккуратно закрыла дверь за собой.
В темноте я поднималась по лестнице, а бетонные ступени холодили босые ноги. Сердце колотилось в груди. Что, если дежурная сестра заметит, что меня нет в постели? Они пойдут меня искать, они не дадут мне увидеться с Джо и заберут его, отдадут кому-нибудь другому. Я перешла на бег.
Дойдя до второго этажа, я открыла дверь и услышала голоса и плач. Кэнди была права — именно тут держали детей! Я выглянула в коридор и в дальнем его конце увидела медсестру. Она стояла ко мне спиной, что-то наливая в бутылочку. Затем она скрылась за одной из дверей. Я слышала приглушенный детский плач, будто дети находились за стеной.
Я шагнула в коридор и пошла на звук плача. Заметив, что в коридор выходит медсестра, я юркнула в ближайшую дверь — там оказался чулан со сложенными стопками полотенцами. Я задержала дыхание. Когда я снова открыла дверь чулана, сестра уже ушла. Двигаясь на звук плача, я дошла до двойных стеклянных дверей с табличкой. Я толкнула двери — за ними оказались дети.
Их никто не охранял, но я понимала, что медсестра скоро придет сюда. Я шла вдоль рядов младенцев в маленьких кроватках. Что, если я не смогу его узнать? Что, если он меня уже забыл? Но потом я увидела его. Своего ребенка! Джо Майкла! Он спал, его личико было нежнее, чем все остальные лица на земле. Он еще не принадлежал этому миру, но и внутри меня его больше не было. Он находился между мирами. «Мой ребенок!» Я бы везде узнала его. Я подняла его — так нежно, как только могла — и прижала к себе. Он проснулся и посмотрел на меня — и между нами не осталось никаких преград, будто бы он снова оказался внутри меня, но все-таки он был снаружи, в этом мире. Я прижалась лицом к его мягким волосам, а он прижался ко мне так, будто тоже узнал меня, узнал мой голос.
— Мой малыш, моя кроха… маленький Джо, привет, Джо, малыш… — Это были лучшие минуты в моей жизни. — Малыш Джо, мой малыш, я твоя мама. — В эти минуты сбывалась моя мечта. — Маленький Джо Майкл, малыш Джо, малыш Джо, милый маленький Джо.
Мне казалось, что до сих пор я была пуста. Ребенок принадлежал мне. Раньше у меня не было ничего своего. Даже мое тело мне не принадлежало, но ребенок, здесь и сейчас, у меня на руках, принадлежал только мне.
Он засопел и тихо заплакал.
— О, малыш Джо, маленький Джо!
Я держала его на руках, поднимала и опускала, будто я была не человеком, а морем, лучшим морем для ребенка, который мог погрузиться в мои объятия, чтобы я его укачала — я, Джастин, его мама, единственная на свете. Мы с ним знали, что это ненадолго, что нам нужно быстрее оставить след в сердце друг у друга, чтобы, даже когда вся жизнь прекратится, мы навсегда остались родными — мама Джастин и ее сын, Джо Майкл.
— Эй, ты что делаешь?! — В палату вошла медсестра. — Что происходит?! Сейчас же отдай ребенка! Отдай мне его! — Она попыталась отнять у меня ребенка, но Джо Майкл принадлежал мне! Он сидел у меня в животе, я его создала, выносила его и родила на свет.
Он начал плакать, и я тоже начала плакать.
Медсестра отняла у меня Джо Майкла. Мне пришлось отпустить его, я не хотела, чтобы ему стало больно. Джо Майкл заплакал еще громче.
— Сестра Уизерс! Сестра Уизерс! Скорее сюда! — закричала медсестра.
Сестра Уизерс подбежала ко мне, хлопая черными полами одежды.
— О чем ты думала?! — Она обхватила меня за спину холодной рукой и повела вниз по лестнице. — Ты могла навредить ему!
Я не могла ей ответить. Я никогда не смогла бы на вредить своему ребенку, никогда! Но у меня не получалось найти нужные слова — даже ради ребенка. Я могла только плакать, тосковать по нему и страстно желать, чтобы он снова оказался у меня на руках.
Сестра Уизерс уложила меня в кровать, дала мне таблетку и ждала, пока я ее не проглотила.
* * *
Наутро, когда я проснулась, оказалось, что в палате я осталась одна, — другая девочка исчезла. В палату вошла сестра Ундин — холодная и жесткая, как металлическая раковина.
— После завтрака ты сможешь переодеться в ту одежду, в которой сюда приехала. Твой дедушка уже выехал за тобой, чтобы отвезти тебя домой.