Один из ключей был от пикапа, другой — от входной двери, третий — от флигеля, а четвертый — от оружейного шкафа. Я отделила этот ключ от остальных и крепко сжала в ладони, взяла с собой стул с кухни и открыла дверь на лестницу. Было влажно и душно. На лестнице стояла такая же темень, как той ночью, много лет назад, когда мы спускались туда с Кирком и Стивом. Где же сейчас мои братья? Где они всегда были?
Я спустилась по лестнице, держась рукой за стену, поставила стул под шкафом, забралась и вставила ключ в замочную скважину, потом открыла дверцу и пошарила внутри руками — там лежали маузер деда и братья-пистолеты. Под ними я нащупала отцовский «смит», завернутый в мешковину, точно так же, как и в тот день, когда папа научил меня стрелять. Та же самая коробка с пулями лежала рядом с пистолетом. Я вытащила их из чулана. У меня так сильно дрожали руки, что я боялась уронить пистолет.
Оставив в замке ключ, я слезла со стула и положила в рюкзак пистолет и коробку с пулями. Потом поднялась по лестнице и вышла из дома.
Я не могла успокоиться — пока я шла через двор, меня трясло, зубы стучали. В глазах все плыло. Я остановилась, вытащила из рюкзака пистолет и шесть пуль и затолкала их в шесть пустых слотов в барабане. «Ты должна знать, как позаботиться о себе. Чтобы, когда ты говоришь „Отвали“, ублюдки сразу понимали, что ты имеешь в виду». Единственный урок, полученный мною от отца.
На слабых, подгибающихся ногах я дошла до ворот. Я не чувствовала, что под ногами обычная земля. Пока я шла, она поднималась передо мной, а за моей спиной снова опадала. Я крепче сжала пистолет и вошла в курятник. Я услышала клекот Петушка, и электричество зарядило мне руки. Меня трясло, будто я сама была пистолетом, сама была заряжена пулями.
Я открыла дверь курятника. Петушок спрыгнул с насеста и пошел ко мне, чтобы показать, кто здесь главный. В глазах его было то же выражение, что и у миссис Тернинг, у доктора Маннинга, у сестер Уизерс и Ундин. Он был против меня, точно так же, как Релл, Кирк и Стив. Как и мой папа. Я подняла пистолет и посмотрела прямо в черные бусинки глаз Петушка, нажала на спусковой крючок и выстрелила ему в голову. У него из шеи хлынула кровь, будто вода из шланга. Я выстрелила в курочку Мисси и наконец разрядилась. Кровь забрызгала стены курятника, пыль на полу и спящих курочек — Леди, еще одну Леди, Мадам и Девочку. Они вздрогнули, подпрыгнули и уставились на меня, встопорщив перышки. Я убивала их одну за другой, курочки принимали от меня то, что накопилось во мне. Эти существа, единственные в мире, которые никогда ничем мне не навредили, никогда не делали мне ничего плохого, никогда не обижали меня, никогда ничего не совали в меня, никогда не были против меня…
Курочки, мертвые, разорванные пулями, лежали в курятнике деда, их кровь стекала у меня по лицу и рукам и по их врагу — пистолету. Они приняли от меня смерть, они умирали на полу курятника, залитому кровью, засыпанному перьями, они все были мертвы, мои лучшие друзья, мои дорогие курочки.
Я, тяжело дыша, кинулась за ворота и побежала к деревьям, которые вырастали вокруг меня, будто призраки. Я все бежала и бежала туда, где был мой речной грузовик из веток, где было мое убежище с одеялом, фонарем, печеньем и спичками. Я открыла дверь убежища — и снова оказалась дома. Меня стошнило на пол, а потом я упала на пистолет, свернулась калачиком, холодная, как лед, с липким от крови лицом, и зарыдала. Вокруг была только смерть, и лицо мое было в крови. Наступил конец всему, потому что я потеряла начало.
* * *
Я спала, прижимая к себе пистолет. Я не видела, как по светлому лику луны пробегали облака, не чувствовала сырости лесной почвы, не слышала криков совы. Сон был долиной, и я шла по самой темной ее тропе, где никто никого не найдет и не спасет. Когда я слишком устала и ослабла, чтобы идти дальше, ко мне пришла Сильвер. Она стояла надо мной, согревая щеку теплым дыханием, и была готова опуститься на колени, чтобы я забралась к ней на спину. К седлу у нее были приторочены одеяла и припасы, среди них — горячий чай и яйца с хлебом. Сильвер и пистолет сторожили меня во сне.
* * *
В следующий раз, когда я проснулась, пистолет все еще был у меня в руке, и пальцы закоченели на рукояти. Я села и вытащила из рюкзака коробку с пулями. Папа не учил меня читать и писать, говорить и заводить друзей, не учил, как смотреть кому-то в глаза, — но он научил меня, как пользоваться «Смитом». «Они все одинаковы. Всем им, богатым и бедным, черным и белым, старым и молодым, — всем нужно только одно». Я открыла барабан и вложила в него еще шесть пуль. «Никто не захочет увидеть дуло пистолета с другого конца. Шансы велики, что это окажется последнее, что ты увидишь в жизни».
Я покинула убежище и дошла до реки, и при моем приближении с нее сорвались и улетели птицы с длинными загнутыми клювами. В воздух поднялись тучи насекомых, и ветви деревьев закачались.
Я стояла на обрыве и смотрела на реку. Ее течение остановилось. Берега Удавки сомкнулись. Воде больше некуда было бежать.
Держа палец на спусковом крючке, я направила пистолет себе в висок.
55
В наступившей тишине на берегу Муррея я вдруг услышала, как мой малыш зовет меня — свою единственную на свете маму. Точно так же, как я звала Донну в тот день, когда она исчезла, как Шерри звала свою маму, когда Стейси не могла встать с постели. Рука задрожала, и я медленно опустила пистолет. Никто не заменит меня Джо Майклу, никто ему не нужен больше, чем я. Как и мне нужна была только Донна. Я закрыла глаза и почувствовала, как ее руки обнимают меня, прижимают к себе, качают, как она шепчет незнакомые слова, танцует со мной, кружа по комнате, и мы с ней только вдвоем — больше нет никого на целом свете. Я снова завернула «смит» в тряпку и положила его в рюкзак, потом встала на колени и напилась речной воды. Она охладила меня, смягчила горло. Я плеснула водой в лицо, потом смыла кровь с рук. В голове перестало пульсировать. Я подняла взгляд и увидела, что река по-прежнему движется, вода течет дальше, она не остановилась. Берега были на том же расстоянии, что и всегда. Я глубоко вздохнула, и дыхание потекло свободно и легко, так же легко, как текла река Муррей. Закрыв глаза, я снова представила то отверстие, через которое ребенок вышел наружу. Оно вело в ту же пропасть, что окружала Стива. Но я заглянула через край, и в ее глубине не было тьмы. Оттуда сиял свет.
Я закинула рюкзак на спину и пошла по Хенли-трейл, затем свернула с нее в лес. Я шла тем же путем, которым ходили Уорлли и Ли, когда были младше и бегали между фермой и участком деда. Все наши следы исчезли, тропинка заросла густой травой и порослью молодых эвкалиптов, но я знала, куда идти. Рюкзак больше не хлопал по спине: раньше он всегда был пустой, но сейчас там лежал пистолет. Между ног пульсировало, будто там, где была прокладка, у меня билось еще одно сердце. Оттуда вышел на свет ребенок, там меня разорвало, шрам пульсировал и болел, но я не хотела останавливаться — боль соединила меня с ребенком. В ритме этого пульса я шла к ферме Уорлли. Близилась ночь. Она была частью жизненного круга, который нельзя остановить.
Я вышла к грунтовой дороге, ведущей к фургонам Уорлли, и замерла. Горка была ярко-желтой, и мы вместе катались по ней, Уорлли и Ли, а вокруг летала мыльная пена, и нас было так много, что никто не отличил бы одних от других. Но в один вечер случилась катастрофа. «Жадный ублюдок… Япошки тебе яйца оторвали, старик… Гребаные деньги». И больше мы не были вместе, Уорлли и Ли, между нами началась война. Я продолжила свой путь, машинально переставляя ноги.
* * *
Недостроенный дом Стейси серебрился под лунным светом, как и в ту ночь, когда я была здесь вместе с отцом. Тогда тоже было полнолуние. Вокруг бетонной коробки грудами лежали кирпичи, не прибитые никем доски, порванные мешки с цементом, битое стекло. Я увидела рядом с домом две машины без двигателей, автомобильные запчасти, холодильник, перевернутую ванну. «Валиант» Джейми был припаркован рядом с фургоном Стейси. Я слышала плач и не могла различить, чьи там были голоса. Это плакал Джо Майкл? Стейси? Или Шерри?