— А по итогу мелкие с мамами и папами и ты.
— С родителями.
— Провинился будто, — улыбается Стас. — «И глаз мы с тебя не спустим!».
— Они так не говорят.
— Знаю.
Тепло держится весь день. Вечер наступает поздно. Небо выглядит обманчиво.
— Пройдёшься со мной? — спрашивает Стас, снимая ролики.
Смотрю на время: 22.34.
— На ночь глядя?
— Ага.
— Со мной точно ничего не случится? — подтруниваю я.
— Только если ты этого хочешь, — парирует Стас.
Умело.
— Только если не захочешь ты, — серьёзную издёвку он не оценивает.
— Не захочу. От моих идеалов ты далёк.
— Это… неприятно.
— Да?
— Нет. Но могло быть. Тебе не жалко чужую самооценку?
— Свою бы пожалеть, — рвано смеётся Стас и надевает рюкзак. — Пойдём?
Его тон меняется. Вот он шутит, вот спокойно зовёт идти.
Ведёт Стас. Я не спрашиваю, куда мы, пока дорога остаётся знакомой. Придерживаемся фонарей и дороги парка. Выходим на пешеходный фонтан. Он уже не работает. Ларьки закрыты, редко снуют прохожие, переговариваются и смеются.
Стало совсем темно. Но звёзды не проглядываются.
Стас присаживается между лампами и достаёт из рюкзака две коробки и пять штучных фейерверков.
— Ого, — на что меня хватает. — У кого-то праздник?
— Знаешь, — Стас протягивает фейерверк, — поводы нужны только алкоголикам.
— Тем, которые пироманы?
— Именно так.
Вопрос, сколько Стас потратил денег, которых ему не хватает, заминается. Из-за моей учтивости к нему и замечания, что достались по дешёвке и ждать много от них не стоит.
Кажется, я понимаю, что Стасу они необходимы. По какой-то особенной для него причине. Но спросить я не могу.
Это может оказаться не праздник, а «поминки».
— У кого хуже, тот проставляется, — предлагает Стас.
Я с настроем принимаю вызов. Это не игры на приставках. Здесь у меня больше шансов потому, что всеми шансами распоряжается удача.
Сначала ищем место для установки. Между стыками устойчивость… себя не проявляет. Смеёмся, когда вставленный фейерверк падает, будто падения произойти не должно было. Находим отличное место в клумбе, туда и ставим. Поджигаем и отползаем на пару шагов. Ждём.
Ждём с такими лицами, будто пройдёт несколько лет, прежде чем фитиль догорит или фейерверк взорвётся. Первая пара проявляется себя громко и ярко, и я, и Стас удивляемся, переглядываясь без слов, но с восторгом. Вторая – запаздывает и взрывается низко.
— Ёбаный в рот, — орёт Стас убегая.
— Предатель, — говорю я и подставляю спину.
Опасения были напрасны, хотя обоснованы.
— Ты меня кинул!
— Друг, прости. Своя шкура дороже, — честно отвечает Стас и с пониманием кладёт руку на моё плечо.
— А там могла быть дырка, — взвешенно говорю я, — дорогуша.
Стас вытягивается в лице и убирает руку, будто это не плечо, а подошва.
— Пойду пускать фейерверки с кем-нибудь другим.
— Есть с кем ещё? — спрашиваю и оглядываюсь.
— Любой прохожий подойдёт.
Я начинаю смеяться. Стас тоже. Он не сдерживается, хоть и пытается.
— Ты тоже видел, как мужик убежал? — гогоча спрашиваю я, а на глазах слёзы от смеха.
— Конечно! — в горло кричит Стас, хватаясь за живот. — Хуже твоего перепугался!
— Живее будет!
Как отсмеиваемся, запускаем последний – он хорош. Просто хорош. Не осудить.
Потом ставим коробку, прикапываем в земле и с торжественным поднятием зажигалки поджигаем. Снова отползаем. Фитиль догорает, но коробка молчит.
— Как далеко надо отходить?
— В инструкциях пишут двадцать-тридцать метров.
— А мы как далеко? — я оцениваю расстояние от нас до клумбы.
— Метра два-три.
— Почти справились с нормой.
— Так и скажем скорой.
Опять смеёмся, и коробка грохочет, отправляя по очереди огни. Они взрываются белым и золотым, освещают небо и остатки прошлых залпов. Ветра нет. Дым стоит в небе, еле сползая вниз.
Это стоило ожидания. Я затаиваю дыхание и в какой-то момент хочу спросить у Стаса, знал ли он, что так получится. Даже если знал, хочу, чтобы эта коробка пошла на мой счёт. Но, когда я смотрю на него, то не вижу человека, который смеялся со мной.
Этот человек другой. Он погружён в себя и, смотря на вспышки, видит нечто другое, чем я. Что-то более значимое, чем искры света.
Я не знаю, говорить мне или продолжать молчать. Я не понимаю, как нужно поступать в таких ситуациях.
Стас замечает мой взгляд. Понимает, что происходит, но остаётся в раздумьях. Его голос становится глуше:
— Подумал, — говорит он и поднимает глаза, — что разучился… видеть в облаках картины.
— Ну, — хочу сказать, что это – работа воображения, с ним надо потренироваться и будут картины, но понимаю – не те слова.
Сейчас они не нужны. И погоды не сделают. И точно не выцепят Стаса. Но, что другое сказать, я не знаю.
Почти злюсь на себя за очередной поток «не знаю», но переключаюсь на Стаса, а там и на мысль, что «ну» останется без продолжения. Я закрываю рот и поднимаю голову. Дым тянется линиями в разных направлениях. Они переплетаются и сбивают друг друга, не плетут ровную сеть, а превращаются в клубок.
Коробка замолкает. Ни я, ни Стас не встаём с места. Я не представляю, что делать или говорить. Смотрю на Стаса и опять в клумбу.
Стас, земля. Стас, фиолетовые цветы. Стас и пустая коробка.
— Раньше… — начинает со вздохом, — я думал, будет много денег и будет моё счастье: не буду думать, как быстрее заплатить за квартиру, что могу позволить себе из еды, как много, буду тратить и не буду обращать внимание на то, сколько осталось. А сейчас понимаю, денег никогда не будет достаточно. Суть не только в них. Просто… из головы никак не выходит мысль, что если бы… раньше, — Стас трёт лицо, смотрит вперёд, а глаза сухие, красные, — если бы раньше было немного лучше, то всё было бы хорошо. Если бы… я был послушным ребёнком. Или мои родители были мягче, — он давит на висок и опускает голову. — И знаешь, от этого чувства безнадёжности – что ничего не вернуть, не изменить, уже не исправить, поздно к чертям, я словно схожу с ума. Если бы я был один, то, наверное, повесился, — обрывает Стас. — Кажется, я работаю слишком дохуя.
На момент мне становится стыдно за то, что я рассказываю Стасу о том, как мне хорошо с родителями, что мы можем быть вместе, и я весь такой довольный и радостный тем, что не похож на знакомых.
Комментарий к 24. Четверг-вторник, 20-25.06
Стас – https://a.radikal.ru/a07/1912/6a/28ef21006ec8.png
========== 25. Среда-пятница, 26-28.06 ==========
— Я, — глотаю, — хочу как-нибудь помочь тебе, — тру пальцы, потому что не хочу лезть за сигаретами, — но не знаю как. Я… могу что-нибудь сделать?
Могу не говорить о родителях. Могу не быть задирой и выскочкой. Могу не называть дорогушей.
— Я ведь говорил, — отвечает Стас, — твоего присутствия для меня более чем… достаточно. Я не один. И всё может измениться.
Стас не звучит, не выглядит так, будто всё может измениться. Хочет верить, но не может.
— Если бы я знал, как мне помочь, может быть, я бы и сказал. Но я не хочу втягивать тебя, понимаешь? Это… ну, то ещё дерьмо. Зачем оно тебе? К тому же, у тебя свои проблемы, да? Но о них ты не скажешь. Почему? — Стас, ломано улыбаясь, смотрит на меня. — Думаешь, что справишься один? Пока… я тоже так думаю. Думаю, что мне это по силам. Да, сложно. Да, хоть помирай. Да… всё бывает невыносимо, но… я пытаюсь. — Стас переплетает пальцы и опять смотрит в сторону клумбы. — Разве этого недостаточно?
«Не знаю».
— Бесит ещё, когда, вроде, стараешься, из последних сил вырываешься, а результата нет. Я его не чувствую, даже если он есть. Как… так получается?
«Не знаю».
— Но мне хватает того, что ты рядом. Что мы можем так… быть вместе, что ли. Кататься, смеяться. Пускать фейерверки. Может, и кажется, что это ничего не значит, но, думаю, что благодаря этому я могу жить. Могу спокойно дожить до следующего дня, потому что у меня выходной. Потому что я могу… разговаривать с настоящим человеком, а не с собой или… торчком, как я. И могу быть не один. Это… очень много для меня значит.