Выбрать главу

Достаю сигареты.

— Ты всегда столько куришь? — вместо приветствия говорит Андрей.

— Нет.

Из-за его «ждать», «достаточно» в лицо смотреть не хочу. Только злость вызывает.

Закрываю пачку и убираю в карман.

— Я не знаю, почему позвал тебя, — говорю и смотрю в сторону, на дорогу, на машины, пешеходов, и думаю, что никуда не хочу идти. — Может, потому что злюсь. Я злюсь на тебя. Я не могу опустить руки. Но… я не знаю, что именно могу сделать. И сделать такое, чтобы точно помогло. — Упираюсь кулаком в ноющий лоб. Опять. Не знаю.

На миг вспоминаю о номере, который не удалил. О психологе, которому раньше мог бы рассказать. О чувствах, которые скрутили кишки и вызвали чувство тошноты, в тот день.

Смотрю на Андрея. Он молчит. Ищет ответ.

Будь я на его месте, тоже не нашёл бы. У меня нет ответа даже для себя, что говорить за других.

«Не так я себе извращенцев представлял», – становится паскудно.

***

Мы часто выбираем привлекательную точку, останавливаемся и смотрим на неё, пока говорим. Или молчим.

— Тебе было бы проще, если бы ты остался один? — спрашивает Андрей.

— Совсем один?

— О, нет. Я про сейчас.

— А, — вздыхаю и смотрю в пористые облака. — Не думаю, что есть разница один я или нет, проще не будет. Пока это всё не разрешится. Ну, может, ты был прав. Когда говоришь живому человеку… легче, конечно, не становится, но что-то меняется.

Я по-прежнему хочу курить. Хочу занять чем-нибудь пальцы. Хочу, чтобы проедающая изнутри дрожь затихла.

— Ты не знаешь, где он живёт? Ну, — через время говорит Андрей.

— Нет. Я толком ничего не знаю. О нём.

Или знаю то, что он давал знать о себе.

— Мне немного неудобно, что нужно называть этого человека… «этим человеком», или «он». Тебя устраивает?

Иногда теряюсь в разговоре, но понимаю, когда надо.

— Можешь называть его трещоткой.

Если подумать, то трещотка тоже не говорит о нём.

В голове мутит. Что именно может описать человека? Сделать его им, а не кем-то ещё? Характер, мнение, достоинства, недостатки, яркие качества, любимые и ненавистные вещи – сколько других, таких же людей можно найти на одного Дениса? На меня? Как много нас, таких, казалось бы, индивидуальных и неповторимых?

Сжимаю руки.

Если большая часть того, что я знаю, что я видел – неправда, прикрытие, то кого на самом деле я знаю? Дениса или того человека, которого он хотел показать? Когда он смеялся потому, что действительно хотел? Когда трещал, когда говорил о том, что было интересно, – это был он? Или только кусок мог быть им?

От раздумий руки лезут – почесать затылок, шею, обшаривают карманы и нащупывают измятую пачку, где не осталось сигарет.

— Зайдём в магазин? — предлагает Андрей.

========== 32. Пятница-воскресенье, 05-07.07 ==========

— Как понять, что ты знаешь человека? — спрашиваю я.

— Хороший вопрос, — комментирует Андрей. — Ты, правда, хочешь в этом разобраться?

— Хочу понять, что из того, что я знаю о Трещотке, правда.

— А… В таком случае, всё, что ты знаешь о нём, правда.

— А если он врал?

— Как факт, ложь, которую ты знаешь, тоже правда.

— Я не философствую! Дебил…

Испортить моё настроение не составляет труда.

— Я тоже, — отвечает без обиды или напора. — Ложь из ниоткуда не берётся. Чтобы соврать, нужно знать о чём. По идее, ты слышишь то, о чём он знает, что увидел или услышал от кого-то другого. А знания – тоже часть человека. Получается, ты узнаешь о том, что известно человеку.

Если думать так, то…

— Да, — почти с озарением говорю, — но это – слишком заумно. А если он… придумал?

— Тогда… ты узнаешь, на что способно его воображение? — неуверенно смеётся. — Воображение считается его частью?

— Я же не скажу: «Нет». Но я не понимаю, как это работает.

— Знаешь, люди, сами по себе, это – склад знаний и опыта.

— Откуда ты этого набрался?

Спрашиваю раньше, чем вспоминаю, что Андрей старше меня.

— Знакомая рассказала.

— У тебя есть знакомые? — не скрываю шока.

— Ну, появились.

— Тогда я не понимаю, почему ты проводишь время со мной. Грехи зализываешь?

— Нет.

— Честный ответ, — вздыхаю.

— Относительно первого, — улыбается Андрей, — думаю, что моё присутствие немного, но может тебе помочь. Поэтому я согласился на встречу.

— Вот как.

Я бы никогда не подумал, что моё присутствие или разговор со мной могут помочь.

***

— Вернулся, блудный сын? — с удивлением и восторгом встречает отец.

— Я перекусить, а потом снова бежать.

— О как. — Ни капли протеста.

«Такие времена».

— Но перед этим посплю, — далеко мы уходим, когда заводим разговоры.

— Ага, значит, вернулся.

— А куда денусь?

— Вадим, привет, — говорит мама. — Как дела?

— Всё хорошо. Никак не надышусь воздухом на улице. Да, из выхлопных газов и других гадостей города, — знаю, за что зацепится старик, и отвечаю по ходу.

Ещё немного разговариваем, определяемся с планами на вечер субботы и расходимся по комнатам.

— Спокойной ночи, — говорю и закрываю дверь.

Недостаток сна сказывается. На каждом родительском слове залипал и думал, что оно значит.

Сказал: «Всё хорошо». Без раздумий.

Повторяю за Денисом.

Смотрю в телефон: «Я напишу» – отвечает. Серьёзно. Официально. Будто всегда так отвечал.

Да никогда…

Душно сегодня было, да? 22.50

***

— Тебя больше не достают? — спрашиваю у Андрея.

Хочу забить голову чем-нибудь, кроме Дениса и его: «Ага».

— На меня решил переключиться? — подмечает с осторожностью.

— Ага. Спешу стать твоим героем. — Вспоминаю, как Андрей благодарил меня. — Опять. Но… я не думал, что так получится.

Это – исключение.

— Всякое бывает, — Андрей пожимает плечами и улыбается. Будто ему действительно легко. — Думаю, мне повезло. Возможно… м, Трещотке, — прозвище не говорится свободно, — тоже повезёт.

— Случилось бы это сейчас.

— Было бы хорошо.

— Но этого может не произойти.

Ветер шумит.

— Тоже верно.

— Ну так? Что по этим?

— Тебе, правда, интересно?

— О-о-очень, — чем дольше оттягивает Андрей, тем больше скучаю я. — Всё мечтаю пересечься с ними, — придумываю, восстанавливая детали единственной встречи. — Особенно с тем, который главный. Как-нибудь круто выбить айфон из рук и сломать. Не нарочно, — улыбаюсь. Ещё как нарочно.

Стоит только вспомнить, сколько проблем принесло это видео. И стоит заметить, что этих проблем уже нет.

Цепляюсь за замок на куртке.

Прошло два месяца. Всего-то. Но слишком многое изменилось.

В груди тяжелеет.

Сжимаю край джинсовки в кулак. Молния теряется, язычок тоже.

— Если тебе, правда, интересно, — отвлекает Андрей, — то ничего не изменилось.

— В смысле?

— Ну, вся ситуация, в целом, подлила огонь. Я рассказал, почему, — обращаю внимание на руки Андрея: пальцы снова дерут швы, — поступил так. Из-за кого. — Я чувствую, как, говоря кусками, Андрей успокаивает себя. — С ними… говорили. Но они, конечно, конечно отрицали. Мне не поверили. Доказательств нет. Короче, поддержки я не нашёл. В универе из-за этого проблемы. И поэтому я взял перерыв. И, когда мы пересеклись, всё повторилось.

— Один-в-один?

— Я пытался сопротивляться. Ты не подумай. Сейчас я их не вижу.

Это «сейчас» не останавливает его пальцы и не возвращает прежнюю речь.

— А если я скажу, что видел, как они тебя прессовали?

— Это будет странно, — смеётся Андрей. — Решат, что они учили меня уму-разуму. По-свойски.

— Так ты уже думал об этом.

Он зажато улыбается:

— Приходилось.

У каждого действия есть последствия – надо запомнить.

И это не делает мне лучше.

***

С родителями веду себя скованно. Говорю меньше, не оцениваю. Не даю острых комментариев, почти не ем. Даже я это понимаю. Родители тем более, но они поддерживают меня в моём глупом упорстве казаться сильным и не раскрывают с поличным. Знают, что у меня есть свои причины. Что я не просто так изменился. Знают, что это нечто большее для меня.