Достаю сигареты.
— Ты всегда столько куришь? — вместо приветствия говорит Андрей.
— Нет.
Из-за его «ждать», «достаточно» в лицо смотреть не хочу. Только злость вызывает.
Закрываю пачку и убираю в карман.
— Я не знаю, почему позвал тебя, — говорю и смотрю в сторону, на дорогу, на машины, пешеходов, и думаю, что никуда не хочу идти. — Может, потому что злюсь. Я злюсь на тебя. Я не могу опустить руки. Но… я не знаю, что именно могу сделать. И сделать такое, чтобы точно помогло. — Упираюсь кулаком в ноющий лоб. Опять. Не знаю.
На миг вспоминаю о номере, который не удалил. О психологе, которому раньше мог бы рассказать. О чувствах, которые скрутили кишки и вызвали чувство тошноты, в тот день.
Смотрю на Андрея. Он молчит. Ищет ответ.
Будь я на его месте, тоже не нашёл бы. У меня нет ответа даже для себя, что говорить за других.
«Не так я себе извращенцев представлял», – становится паскудно.
***
Мы часто выбираем привлекательную точку, останавливаемся и смотрим на неё, пока говорим. Или молчим.
— Тебе было бы проще, если бы ты остался один? — спрашивает Андрей.
— Совсем один?
— О, нет. Я про сейчас.
— А, — вздыхаю и смотрю в пористые облака. — Не думаю, что есть разница один я или нет, проще не будет. Пока это всё не разрешится. Ну, может, ты был прав. Когда говоришь живому человеку… легче, конечно, не становится, но что-то меняется.
Я по-прежнему хочу курить. Хочу занять чем-нибудь пальцы. Хочу, чтобы проедающая изнутри дрожь затихла.
— Ты не знаешь, где он живёт? Ну, — через время говорит Андрей.
— Нет. Я толком ничего не знаю. О нём.
Или знаю то, что он давал знать о себе.
— Мне немного неудобно, что нужно называть этого человека… «этим человеком», или «он». Тебя устраивает?
Иногда теряюсь в разговоре, но понимаю, когда надо.
— Можешь называть его трещоткой.
Если подумать, то трещотка тоже не говорит о нём.
В голове мутит. Что именно может описать человека? Сделать его им, а не кем-то ещё? Характер, мнение, достоинства, недостатки, яркие качества, любимые и ненавистные вещи – сколько других, таких же людей можно найти на одного Дениса? На меня? Как много нас, таких, казалось бы, индивидуальных и неповторимых?
Сжимаю руки.
Если большая часть того, что я знаю, что я видел – неправда, прикрытие, то кого на самом деле я знаю? Дениса или того человека, которого он хотел показать? Когда он смеялся потому, что действительно хотел? Когда трещал, когда говорил о том, что было интересно, – это был он? Или только кусок мог быть им?
От раздумий руки лезут – почесать затылок, шею, обшаривают карманы и нащупывают измятую пачку, где не осталось сигарет.
— Зайдём в магазин? — предлагает Андрей.
========== 32. Пятница-воскресенье, 05-07.07 ==========
— Как понять, что ты знаешь человека? — спрашиваю я.
— Хороший вопрос, — комментирует Андрей. — Ты, правда, хочешь в этом разобраться?
— Хочу понять, что из того, что я знаю о Трещотке, правда.
— А… В таком случае, всё, что ты знаешь о нём, правда.
— А если он врал?
— Как факт, ложь, которую ты знаешь, тоже правда.
— Я не философствую! Дебил…
Испортить моё настроение не составляет труда.
— Я тоже, — отвечает без обиды или напора. — Ложь из ниоткуда не берётся. Чтобы соврать, нужно знать о чём. По идее, ты слышишь то, о чём он знает, что увидел или услышал от кого-то другого. А знания – тоже часть человека. Получается, ты узнаешь о том, что известно человеку.
Если думать так, то…
— Да, — почти с озарением говорю, — но это – слишком заумно. А если он… придумал?
— Тогда… ты узнаешь, на что способно его воображение? — неуверенно смеётся. — Воображение считается его частью?
— Я же не скажу: «Нет». Но я не понимаю, как это работает.
— Знаешь, люди, сами по себе, это – склад знаний и опыта.
— Откуда ты этого набрался?
Спрашиваю раньше, чем вспоминаю, что Андрей старше меня.
— Знакомая рассказала.
— У тебя есть знакомые? — не скрываю шока.
— Ну, появились.
— Тогда я не понимаю, почему ты проводишь время со мной. Грехи зализываешь?
— Нет.
— Честный ответ, — вздыхаю.
— Относительно первого, — улыбается Андрей, — думаю, что моё присутствие немного, но может тебе помочь. Поэтому я согласился на встречу.
— Вот как.
Я бы никогда не подумал, что моё присутствие или разговор со мной могут помочь.
***
— Вернулся, блудный сын? — с удивлением и восторгом встречает отец.
— Я перекусить, а потом снова бежать.
— О как. — Ни капли протеста.
«Такие времена».
— Но перед этим посплю, — далеко мы уходим, когда заводим разговоры.
— Ага, значит, вернулся.
— А куда денусь?
— Вадим, привет, — говорит мама. — Как дела?
— Всё хорошо. Никак не надышусь воздухом на улице. Да, из выхлопных газов и других гадостей города, — знаю, за что зацепится старик, и отвечаю по ходу.
Ещё немного разговариваем, определяемся с планами на вечер субботы и расходимся по комнатам.
— Спокойной ночи, — говорю и закрываю дверь.
Недостаток сна сказывается. На каждом родительском слове залипал и думал, что оно значит.
Сказал: «Всё хорошо». Без раздумий.
Повторяю за Денисом.
Смотрю в телефон: «Я напишу» – отвечает. Серьёзно. Официально. Будто всегда так отвечал.
Да никогда…
Душно сегодня было, да? 22.50
***
— Тебя больше не достают? — спрашиваю у Андрея.
Хочу забить голову чем-нибудь, кроме Дениса и его: «Ага».
— На меня решил переключиться? — подмечает с осторожностью.
— Ага. Спешу стать твоим героем. — Вспоминаю, как Андрей благодарил меня. — Опять. Но… я не думал, что так получится.
Это – исключение.
— Всякое бывает, — Андрей пожимает плечами и улыбается. Будто ему действительно легко. — Думаю, мне повезло. Возможно… м, Трещотке, — прозвище не говорится свободно, — тоже повезёт.
— Случилось бы это сейчас.
— Было бы хорошо.
— Но этого может не произойти.
Ветер шумит.
— Тоже верно.
— Ну так? Что по этим?
— Тебе, правда, интересно?
— О-о-очень, — чем дольше оттягивает Андрей, тем больше скучаю я. — Всё мечтаю пересечься с ними, — придумываю, восстанавливая детали единственной встречи. — Особенно с тем, который главный. Как-нибудь круто выбить айфон из рук и сломать. Не нарочно, — улыбаюсь. Ещё как нарочно.
Стоит только вспомнить, сколько проблем принесло это видео. И стоит заметить, что этих проблем уже нет.
Цепляюсь за замок на куртке.
Прошло два месяца. Всего-то. Но слишком многое изменилось.
В груди тяжелеет.
Сжимаю край джинсовки в кулак. Молния теряется, язычок тоже.
— Если тебе, правда, интересно, — отвлекает Андрей, — то ничего не изменилось.
— В смысле?
— Ну, вся ситуация, в целом, подлила огонь. Я рассказал, почему, — обращаю внимание на руки Андрея: пальцы снова дерут швы, — поступил так. Из-за кого. — Я чувствую, как, говоря кусками, Андрей успокаивает себя. — С ними… говорили. Но они, конечно, конечно отрицали. Мне не поверили. Доказательств нет. Короче, поддержки я не нашёл. В универе из-за этого проблемы. И поэтому я взял перерыв. И, когда мы пересеклись, всё повторилось.
— Один-в-один?
— Я пытался сопротивляться. Ты не подумай. Сейчас я их не вижу.
Это «сейчас» не останавливает его пальцы и не возвращает прежнюю речь.
— А если я скажу, что видел, как они тебя прессовали?
— Это будет странно, — смеётся Андрей. — Решат, что они учили меня уму-разуму. По-свойски.
— Так ты уже думал об этом.
Он зажато улыбается:
— Приходилось.
У каждого действия есть последствия – надо запомнить.
И это не делает мне лучше.
***
С родителями веду себя скованно. Говорю меньше, не оцениваю. Не даю острых комментариев, почти не ем. Даже я это понимаю. Родители тем более, но они поддерживают меня в моём глупом упорстве казаться сильным и не раскрывают с поличным. Знают, что у меня есть свои причины. Что я не просто так изменился. Знают, что это нечто большее для меня.