Нет конца этим счастливым облагодетельствованиям. Кого замуж выдали, кого имением наградили, кого в генералы произвели. Там и Нироды, и Кошкули, и Липгарты, и Криденеры… Если до пятого колена считать, то, почитай, половина эстляндского рыцарства в родственниках у царской семьи окажется. И это только по линии Екатерины Алексеевны! Пока речь шла только о пожалованиях, о распределении наград и должностей, все было красиво, в стиле мексиканских сериалов. Но родство – еще и политический инструмент чудовищной силы. Народ в России доверчивый до легковерия. То в чудесно спасшегося царевича Дмитрия поверит, то в царя Петра Федоровича. А тут – царица-чужестранка, семьи не помнит. Таит такая неопределенность опасности для престола. Того и гляди родственники найдутся какие-нибудь неподходящие. Например, муж. Появился один претендент на родство из пленных шведов, некто Крузе Иоганн – будто бы признал в Екатерине свою неверную женушку. Случилось это в 1710 году, Екатерина еще не стала царицей, но уже была матерью Анны и Елизаветы, поэтому муженька, подлинного или мнимого, быстро отправили в Сибирь, где он и сгинул.
Здание Павловского вокзала. (Не сохранилось).
Павловск. Никольские ворота.
В 1724 году состоялось обручение дочери Петра I и Екатерины Алексеевны Анны Петровны и герцога Голштинского. В том же 1724 г. Швеция заключила с Россией договор о дружбе, в котором обе страны обязались содействовать возвращению герцогу Шлезвига. Зачем еще Швеции с Россией дружить, кроме как ради Шлезвига? Герцога признали «королевским высочеством» в Швеции: решением Рискдага зафиксировали права Карла-Фридриха на титул, пенсию и на престолонаследие. Казалось, все шло по намеченному плану. Россия вот-вот войдет в состав герцогства Голштинского, объединится со Швецией и Шлезвиг будет отвоеван у ненавистной Дании соединенными силами обоих государств.
И тут случилось чудо. В 1724 году «нашлись» наконец кровные родственники Екатерины. По сравнению с этой историей воссоединения родных, разлученных почти сразу после рождения, любые мексиканские сериалы – просто детский лепет. Дело было так: будто бы некий польский путешественник разглядел в пьяном кучере на одном из постоялых дворов Курляндии такое сходство с русской императрицей, что незамедлительно сообщил об этом куда следует. Кучера захватили, допросили – и из рассказов пьянчужки стало доподлинно понятно, что он-то и есть самый что ни на есть родной брат царицы. Кучера звали Карл, и был он сыном некоего Самуила Скаврона, беглого слуги Владислава Сапеги, минского воеводы. Тот как раз готовился породниться с князем Меншиковым, и это обстоятельство, похоже, стало решающим аргументом в пользу истинности предложенной версии. Выходило, что царица Екатерина Алексеевна, она же Марта Самуиловна Скавронская, – дочь беглого слуги, и по законам того времени хозяева могли претендовать на свою утраченную собственность.
Сам автор исторических анекдотов Н. Вильбоа или его анонимный публикатор, поведавший миру эту душещипательную, но малоправдоподобную историю, называет чудесное обретение императрицей Екатериной братьев и сестер «интригой», то есть вымыслом, – и это уже тем более вероятно, что нам известно умение поляков находить к своей выгоде родственников царской семьи, будь то Лжедмитрий или княжна Тараканова. Вопрос лишь в том, против кого была направлена интрига. Возможно, авторы интриги стремились скомпрометировать низким происхождением невесту и отвратить тем самым герцога Голштинского от намеченного бракосочетания. Возможно, в этом деле были как-то замешаны корыстные интересы светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.
Господский дом мызы Айя (эст. Ахья). Построен в конце 1740-х гг. Предположительно по проекту Б. Расстрелли. Современный вид.
Но царь Петр незамедлительно поверил словам кучера, повелел привезти его в Петербург, встретился сначала сам с ним, затем привел на встречу Екатерину. «Беседа происходила у амбразуры окна, где царица, сидя в кресле, слышала все, что говорилось. Царь, по мере того как бедный Скавронский отвечал, старался привлечь внимание государыни, говоря ей с видом притворной доброты: „Екатерина, послушай-ка это! Ну как, тебе это ни о чем не говорит?" Она ответила, изменившись в лице и заикаясь: „Но…". Царь перебил ее: „Но если ты этого не понимаешь, то я хорошо понял, что этот человек – твой брат". „Ну, – сказал он Карлу, – целуй сейчас же подол ее платья и руку как императрице, а затем обними ее как сестру"»[13]. Екатерина, которая осталась сиротой в двухлетнем возрасте и была воспитана чужими людьми, естественно, не могла помнить никого из своих кровных родственников. Но она не могла не повиноваться, если сам Петр повелел ей считать этого незнакомого мужика своим братом. Через Карла, видимо, вышли на других родственников, их Екатерина и знать не знала, и, вероятно, предпочла бы и дальше не знать.