– Но я люблю ее! Люблю! Вы слышите! Что знаете вы о любви?
– Что знаю я о любви? – воскликнул Руфус Доуз, и его бледное лицо просияло. – Любовь! О, это вы ничего не знаете о любви. Любовь – это самопожертвование, отречение от всех желаний, не идущих во блага другому. Любовь – богоподобна! Разве вы любите? О нет, нет, ваша любовь – себялюбие. Она окончится позором! Послушайте, я расскажу вам историю такой же любви, как ваша.
Норт, покоренный могучей волей этого человека, опустился на койку, дрожа как в лихорадке.
– Я поведаю вам тайну своей жизни, я открою причину того, почему я здесь. Сядьте поближе.
Глава 71
РАЗОБЛАЧЕНИЕ
Дом на Кларджес-стрит был целиком предоставлен в распоряжение миссис Ричард Дивайн, которая обосновалась в нем, к глубочайшему удивлению и негодованию мистера Смитерса и других слуг. Оставалось только, чтобы ее признала сама леди Дивайн. От этого зависит дальнейший успех их хитроумного плана. Пользуясь своим вымышленным именем, Джон Рекс прекрасно понимал, какое положение он занимает в обществе. Он знал через слуг, лакеев и через тех, о ком судачат лакеи – завсегдатаев скачек и всяких прожигателей жизни, весть о его женитьбе могла бы вызвать лишь какое-нибудь небрежное замечание, как, например: «Я слышал, что Дивайн женился» – или что-нибудь в том же роде. Он также хорошо знал, что в настоящем большом мире, то есть в «обществе», это вызвало бы скандал, который нанес бы ущерб его репутации. Однако «общество» давно уже перестало интересоваться поступками Ричарда Дивайна. Даже если бы «обществу» стало известно, что левиафан скачек женился на прачке, приговор бы его гласил: «Только этого и можно было от него ожидать!» По правде говоря, Ричард надеялся на то, что оскорбленная его наглыми выходками леди Дивайн вовсе не пожелает его видеть и тем самым избавит его от неприятной необходимости представлять ей свою жену. Однако леди Дивайн поступила иначе. Узнав об угрозах Ричарда начать тяжбу, она обнаружила, что чувство неприязни к нему уже давно созрело в ее душе, равно как и сомнение в том, что этот человек действительно является ее родным сыном.
– Его поведение, – сказала она брату, – чудовищно и непостижимо для меня.
– Оно не только чудовищно, оно и противоестественно, – ответил мистер Уэйд, искоса поглядев на сестру. – Но еще одна новость: он женат.
– Женат! – воскликнула леди Дивайн.
– По крайней мере, так утверждает он, – продолжал брат, показывая ей письмо, написанное Рексом под диктовку Сары. – Он сообщает, что женился еще в прошлом году, за границей, и теперь его жена прибыла в Англию и просит принять ее.
– Я ее не приму! – воскликнула леди Дивайн, и, поднявшись с кресла, она взволнованно стала ходить по комнате.
– Значит, ты объявляешь войну, – промолвил бедный Фрэнсис, теребя кольцо с итальянским ониксом па пальце своей немощной руки. – Я бы тебе этого но советовал.
Леди Дивайн остановилась, и на ее лице появилось выражение решимости, будто после мучительных размышлений она отважилась на какой-то смелый поступок.
– Ричард дом не продаст, – сказала она.
– Но, дорогая Элинор! – воскликнул ее брат, несколько встревоженный этим неожиданным решением. – Боюсь, что Ричард тебя не послушается.
– Послушается, если он действительно тот человек, за кого он себя выдает, – запнувшись, проговорила она.
Френсис Уэйд оторопел.
– Если он действительно тот человек?… Эта мысль иногда приходила мне в голову… О, Элинор, неужели нас так жестоко обманули?
Она подошла к нему, доверчиво прижалась, словно ища защиты, как некогда искала ее у своего сына в том саду девятнадцать лет назад.
– Не знаю. Мне страшно думать об этом… У меня есть одна тайна, позорная тайна, Фрэнк, о которой никто, кроме Ричарда, не знает, – ни единая душа на свете. Если этот человек, который грозится мне, этой тайны не знает, он не мой сын. Но если тайна ему известна…
– Небо праведное, что же тогда?
– Тогда он должен знать, что у него нет никаких прав на состояние моего бывшего мужа.
– Элинор, ты пугаешь меня. Что это значит?
– Я все тебе объясню, если в том будет нужда, – сказала несчастная женщина. – Но сейчас не могу. Я дала себе слово никогда об этом не говорить, даже с ним. Пойми, мне трудно нарушить обет молчания, длившийся почти двадцать лет. Напиши этому человеку, сообщи ему, что прежде чем принять его жену, мне хотелось бы поговорить с ним наедине. Впрочем, не надо… пусть он не приезжает, пока я не узнаю правду. Я сама поеду к нему.
В полдень 3 мая 1846 года мистер Ричард вместе со своей супругой не без волнения ожидал приезда матери. Уже несколько дней он чувствовал беспокойство и тревогу и никак не мог понять, почему его так страшит предстоящая встреча.
«Чего ее сюда понесло? Что она хочет сказать мне? – спрашивал он себя. – Прошло уже столько лет, и навряд ли она что-нибудь заподозрила».
Рассуждая так, он пытался успокоить себя, но тщетно. Когда же раздался стук в дверь, возвестивший о прибытии его названой матери, сердце дрогнуло.
– Все поджилки трясутся, Сара, – сказал он. – Дай чего-нибудь глотнуть.
– Боюсь, что за эти пять лет ты достаточно наглотался Дик. (Она уже освоилась с его новым именем.) А поджилки у тебя трясутся от этих «глоточков».
– Да перестань ты читать мне проповедь. Сейчас не время.
– Тогда наливай себе сам, ты уверен, что ты все хорошо выучил?
Глоток бренди подбодрил его, и он встретил гостью с наигранным добродушием:
– Дорогая матушка, позвольте представить вам… – И тут он запнулся – выражение лица леди Дивайн подтвердило все его недобрые предчувствия.
– Мне надо поговорить с тобой наедине, – проговорила она, явно игнорируя женщину, с которой она якобы приехала познакомиться.
Джон Рекс заколебался, но Сара, почувствовав опасность, поспешила отразить ее:
– Жена должна быть верным другом своему мужу, сударыня. Ваш сын женился на мне по доброй воле, и его мать не может помешать мне выполнить свой долг. Я, как видите, уже не девочка и выдержу все, что вы ни скажете.
Леди Дивайн кусала свои бледные губы. Она сразу же поняла, что эта женщина не из благородных, но по своему уму и сметке превосходила ее. Хотя леди Дивайн и была готова к самому худшему, это открытое объявление войны испугало ее – па что и рассчитывала Сара. Леди Дивайн поняла, что не следует расточать свои силы па мелкие препирательства, если хочешь оказаться на высоте задачи. Упорно отводя взгляд от жены Ричарда, она обратилась прямо к нему.
– Через полчаса здесь будет мой брат, – сказала она, как будто упоминание о нем могло создать перевес сил в ее пользу. – Я попросила его разрешить мне прибыть сюда первой, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз.
– Пожалуйста, – ответил Рекс. – Мы и так одни Что вы хотите сказать?
– Что я запрещаю тебе делить и продавать угодья сэра Ричарда.
– Вы мне запрещаете! – воскликнул Рекс с чувством облегчения. – Но почему же? На это дает мне право завещание моего отца. – Завещание твоего отца не дает тебе ровно никаких прав, и ты это знаешь, – сказала она, словно повторяя заученные фразы; Сара следила за ней с растущей тревогой.
– Какая чушь! – воскликнул Рекс, искренне удивленный. – Я уже заручился советом моего поверенного.
– А ты помнишь, что произошло в Хэмпстеде в этот день девятнадцать лет тому назад?
– В Хэмпстеде? – переспросил Рекс, внезапно побледнев. – Именно в этот день, девятнадцать лет тому назад? Нет, не помню. О чем идет речь?
– Не помнишь? – продолжала она, порывисто наклонившись к нему и сурово отчеканивая каждое слово. – Ты не помнишь причину, почему ты оставил дом, в котором ты родился и который хочешь продать чужим людям?
Джон Рекс стоял, словно громом пораженный, кровь хлынула ему в голову, стучала в висках. Он знал что среди тайн человека, чье наследство он так подло присвоил, была одна, ему недоступная, тайна той жертвы, о которой некогда упомянула леди Дивайн, – и сейчас эта тайна должна была открыться, чтобы погубить его.
Сара тоже дрожала, но не столько от страха сколько от гнева; она бросилась к леди Дивайн.
– Так говорите же! Если вам есть что сказать. В чем вы обвиняете моего мужа?